Многие падали на колени, словно бы им подрубили ноги. Иные рванулись назад к рушащимся воротам, словно пытаясь предупредить или спасти своих родных, оставшихся по ту сторону Изгарных гор в смертельном неведении. Были и те, кто с безумным ревом бросались на пики и мечи врага, уже не видя смысла ни беречь свою жизнь, ни пытаться отнять чужую. И этим замешательством и ужасом не преминули воспользоваться союзные войска Рохана и Гондора.
Глава 41
Тьма… тьма… Она, казалось, затопила всё окружающее пространство, и даже бесцветья здесь не было — только чернота. И в этой черноте склубился страх, не обычный, пусть даже очень сильный испуг, а безумный обессиливающий ужас, расходящийся волнами по телу и проникающий во все поры чьим-то цепким, обшаривающим взглядом. Она знала — чьим… Знала, что не дойти, не выдержать… И всё равно — шла.
Ноги чувствовали твёрдые плиты пола, но Шара ничего не видела вокруг: ни камня под собой, ни стен, ни потолка. Их не было в том мире, воспринимаемом с помощью зрения. Ничего материального, ощутимого, осязаемого — несмотря на то, что снаружи Башня выглядела неприступной и даже более чем реальной.
Реальной настолько, чтобы выстоять в любую осаду, если бы конечно, какому-нибудь безумцу пришла в голову мысль штурмовать Барад-Дур, Бастион Тьмы. Нет, не мощь, а страх был основным его оружием.
Шаг, ещё шаг… вперёд — наверное? — здесь не было направлений, но заблудиться невозможно. Чужая могучая воля вела, словно на поводке, не сорваться: ни случайно, ни намеренно. Никуда не деться от неё. Здесь — уже нéкуда, как рыбе — с крючка… Никуда… Нéкуда.
Но она знала, куда шла и зачем. Она и не думала срываться, позволив крючку зацепить себя, чтобы невидимая сила была единственной путеводной нитью в мире мрака.
Что-то изменилось… Внезапно Шара каким-то шестым чувством поняла, что если бы могла узреть невидимое, то стояла бы в огромном зале с потолком, уходящим в пустую высь. Чёрные стены колыхались, призрачно-бесплотные, но орчиха знала, что нет материала прочнее, чем тот, из которого высечены стены Обители Мрака. Ни кхазад, ни сухну, ни даже йерри никаким умением или чародейством не смог бы сотворить подобного. Зал пульсировал всеми стенами, казалось, замок живёт и дышит, бьётся в такт с сердцем своего хозяина, тяжкими и полными муки ударами отмеривая вечность.
Здесь объединялись два мира: тварный и призрачный, сменяли друг друга с частотой биения стен и пола. Зал существовал в них обоих, но представлялся по-разному. В одном виделась пустота, абсолютная и чёрная, но скрывающая в себе ужас. В другом — пустота наполнялась смыслом, это была уже не безграничная, а просто очень большая комната. Вероятно, её следовало бы назвать тронным залом, ибо в глубине на возвышении покоилась чернокаменная глыба трона, который…о, ужас — не был пуст!
А потом Шара увидела Его. Не увидела даже, а почувствовала, поняла, что это — Он. И взгляд застыл, прикованный к чёрной фигуре — уплотнению мрака. И, наверное, тогда орчиха впервые поняла то, о чём никогда прежде не задумывалась: легенды бессильны описать такую встречу. Для того чтобы вообразить, необходимо перестать быть телесным существом, перестать думать и видеть так, как они. По найденной в одной из человеческих книг летописи великий воин Исилдур бился с Врагом лицом к лицу и отсёк тому палец с Кольцом… Людская выдумка! Врага они представляют в виде человека — пусть чудовищного, огромного, чёрного — но всё же имеющего материальное тело существа. Руки, способные держать меч; плоть, которую можно ранить… а разве бывает иначе? Бывает…
И то, что видела сейчас Шара, противоречило природе, уму и пониманию. И ещё она знала, что даже если выберется отсюда живой, то никому не сможет рассказать и объяснить того, что открылось ей пред ликом Саурона, Чёрного Властелина Мордора.
Она стояла посреди зала, маленькая и растерянная. Знала, что не спрятать своих мыслей… да это и ни к чему… Читай. А я… я просто открою на нужной странице…
— Хасса, Харт’ан Гортхар! — звонкий голос разорвал тишину просто и бесхитростно. Вздрогнули, сбиваясь с ритма, стены, никогда прежде не слышавшие голоса живого существа. А орчиха глядела прямо на сидящего, приветствуя его почтительным поклоном, как любого вельможу или правителя. Но прежде, чем растаял последний отзвук её собственного голоса, она уже догадалась, что здесь не говорят словами. Он не нуждается в этом…