— Слышь, девка… Тебе не хватит уже, а?
Методично набивающая трубку Шара медленно подняла голову и заметила, что у нее за плечом стоит хмурый и слегка встревоженный Багнур.
— А?
— Бубхош удра! — беззлобно передразнил охотник. — Не хватит, спрашиваю? — кивнул он на трубку, зажатую в побелевших девичьих пальцах. — Ну-ка, посмотри-ка на меня… У-у-уу…
Последнее замечание относилось к глазам Шары: опухшим, с красной сеточкой лопнувших сосудов по краю зрачка, видимой даже при скудном свете ночных звезд.
— А че? — туго соображающая лучница потянулась за огнивом, но Багнур без лишних церемоний отобрал у нее кисет.
— Сколько нах-харума не спишь уже? — продолжал допытываться пожилой иртха, покачивая кисет на тесемке.
— Полтора…два… Не помню — честно ответила девушка, отчаянно растирая веки тыльной стороной ладоней. Постоять, а, точнее «посидеть» в карауле она вызвалась сама, поэтому особой нужды в сочувствии, равно как и желания поплакаться кому-либо в воротник не испытывала.
— А четыре — не хочешь? Ты что, от усталости хочешь с копыт свалиться? Учти, на спине не потащу… Дрянь еще эта… — Багнур встряхнул кисет, — кто придумал ее? Спасет разве…
— До сих пор спасала…
Шара пожала плечами и потянулась за своим имуществом, но охотник молча отвел руку за спину.
— Спать иди лучше.
Орчиха поджала губы. Спать! Если бы еще можно было…просто упасть и отрубиться, как все нормальные иртха…Не от хорошей жизни она четвертую ночь стережет покой спящих товарищей по оружию. И Мулуг здесь не при чем…
— Слышишь меня? Иди. Спать — повторил Багнур по слогам, точно беседовал с глухой. — Иди, иди…я покараулю. Анхур оставь только на всякий случай: мало ли что…
— М-м-м… — Шара в задумчивости сжала виски, разрываясь между многодневной усталостью и страхом потерять во сне контроль над сознанием. Но пожилой иртха, отличаясь редкостной простотой чувств, счел молчание лучницы плодом недоверчивости.
— Да уж, конечно, куда нам, серым, до вас! — сварливо проворчал он, — На охоту не ходили, зверя-птицу не били…Прям и не знаем, с которой стороны тетиву натягивать…
Шара смущенно улыбнулась, только сейчас впервые осознав для себя, сколь нелепо и смехотворно смотрится в глазах старого охотника отчаянная распальцовка нурненских стрелков. На ум тотчас же пришел Хаграр, имевший моду вместо серьги таскать в мочке уха наконечник стрелы — в качестве опознавательного знака… А то как же: гордость Унсухуштана, а по виду и не скажешь — непорядок… Да уж! Подмастерье гончара, вот уж кому до армии лука в руках держать точно не приходилось ни разу…
— Иди спать, незаменимая ты наша! — прервал воспоминания ворчливый голос. — Завтра опять переть под солнцем целый день, а у тебя морда — как государственный флаг: красный глаз в черном поле.
— Правый или левый? — вяло пошутила лучница, отчаянно зевая.
— Оба! Иди уже…
И настойчивость охотника оказалась последним доводом в пользу ночного отдыха. Там, где берег ступеньками обрывался к воде, над самой кромкой нависал широкий поросший травой уступ, на котором уже располагалось два сопящих свертка. Выбранное место оказалось просто отличным, ибо с берега не проглядывалось совершенно, было сухим, ну, и, кроме того, легкий шелест течения в высоких прибрежных травах убаюкивал почище маминой колыбельной. Девушка бросила лархан на землю, подумала и перетащила импровизированную постель подальше от остальных. Спать… наконец-то…Чувствуя, что никакие страхи и запреты уже не могут удержать от настойчивого желания поскорее закрыть глаза, она опустила на лицо нарт’харуму и, завернувшись в толстую двухслойную кожу лархана, мгновенно провалилась в сон.