— Дзарт-кхан! Дым!
Хаграр, приложив ладони козырьком ко лбу, еще раз посмотрел вдаль, после чего обернулся (нарт’харума беспечно болталась на шее):
— Дым в той стороне…
Устало привалившийся к стволу дерева Дублук поднял голову:
— Где? Опять твои шуточки идиотские…
— Никак нет, — обиженно буркнул стрелок, но природа тотчас же взяла свое: — А хотите, могу глаза занять на часок? — с готовностью предложил он, сияя клыками. Десятник скривился.
— Смотри, саш-нир, дождешься… — вяло пригрозил моргулец. У него уже давно вошло в привычку называть бойкого до наглости стрелка исключительно по последним цифрам номерного жетона. «Идиотские шуточки» же, о которых упомянул Дублук, заключались в том, что Хаграр, в первый же день получивший взбучку за «незнание устава и недостаточную бдительность», так этого не оставил, и, стремясь оправдаться перед дзарт-кханом, наизусть оттарабанил первые пункты собрания сочинений армейской премудрости. Выслушав столь выразительную декламацию, Дублук милостиво махнул рукой: «хватит, мол, живи пока»… Но не тут-то было! Парень, похоже, нашел родственную душу, и теперь на коротких привалах ночных переходов, во время дежурства по лагерю (котлы теперь драил исключительно он) и, что хуже всего, даже днем доставал командира цитированием оставшихся без внимания пунктов. Когда иссяк список предписаний боевого устава, Хаграр взялся за устав караульной и гарнизонной службы, очевидно планируя плавно перейти затем к внутреннему. По второму замечанию начальства нурненский стрелок тоже не оплошал и развил такую бдительность, что не раз и не два отряд в полном составе вскакивал посередь дня, хватаясь спросонья за й’танги. Дублук, как и положено разведчику, старался хранить убийственно ледяное молчание, но получалось у него плохо. Утешало лишь то, что чересчур разговорчивый парень не был дурачком, и если ситуация, место или время действительно таили в себе серьезную опасность, то всякая издевательская веселость облетала с него, будто копоть с котелка. Тем не менее, противостояние начальника и подчиненного хоть и уменьшилось в размахе, но все еще сохраняло силу. Именно поэтому услышавший про сигнал тревоги десятник воспринял новость с лениво-напускным недоверием.
— Ну и где ты дым увидел? — Дублук встал рядом с Хаграром, уже успевшим натянуть нарт’харуму обратно на глаза, и посмотрел в указанном направлении. Полюбовавшись с минуту на вертикально стоящий над лесом черно-зеленый столб, разведчик хмыкнул и в задумчивости закусил губу.
— «При обнаружении сигнала тревоги или бедствия, подаваемого про помощи огня, дыма, голоса, навала камней, а также иных подручных или специальных средств оповещения, боец обязан…» — тут Хаграр покосился на десятника и счел за благо заткнуться, потому что сообразил — шутки закончились. Причем, похоже, безвозвратно. Незаметно приблизившийся картограф группы встал за спиной командира. Дублук обернулся.
— Вот и нарвался… — удовлетворенно сообщил картограф, созерцая жирный хвост в небе. — Я же говорил… — тат он позволил себе сухую ухмылку. — Как видите, дальне Бурзугая не ушел… не ушли, вернее. Их же двое…
Дублук открыл было рот, но, заметив стрелка, по привычке «греющего уши», жестом приказал любознатцу испариться вон. Только после этого, дзарт-кхан вполголоса произнес: