Деревня Ялапа находилась довольно высоко в горах, во всяком случае, вне пределов досягаемости болотных миазмов, ежегодно уносивших жизни пятой части населения Веракруса. Главным образом она служила местом отдыха и перевалочным пунктом на пути между Веракрусом и Мехико, однако с прибытием казначейского флота необычайно оживлялась: тут устраивали ярмарку.
Такого, чтобы кто-то проделал весь путь до Ялапы в карете или на телеге, я не видел. Даже самых больших любителей удобств подвозили, сколько возможно, а дальше начинались горные тропы, непреодолимые для колёсных экипажей. Поэтому приходилось путешествовать верхом на лошадях, мулах или на своих двоих. Ну а если дело касалось очень состоятельных людей, то они передвигались в паланкинах или портшезах, подвешенных на двух длинных шестах. В городе такие носилки обычно таскали слуги, но в горах шесты прикрепляли к мулам.
В преддверии ярмарки по дороге тянулись длинные караваны животных, на спинах которых громоздились тюки с товарами. Выбравшись из Веракруса, я пристроился позади вереницы мулов, в надежде сойти за одного из погонщиков. Arriero, начальник обоза, человек явно испанского происхождения, ехал верхом впереди. Кроме него за парой десятков животных присматривали четверо индейцев, которые при моём появлении недовольно скривились. Индейцы терпеть не могли метисов, служивших живым напоминанием о том, что для завоевателей совращение их соотечественниц было заурядным делом. И если свою ненависть к насильникам gachupines им приходилось скрывать за пустыми взглядами и напускной тупостью, то с полукровками вроде меня никто церемониться не собирался.
Но я, так или иначе, увязался за обозом и тащился за ним всё утро. Становилось всё жарче, а к полудню окружавшие дорогу дюны превратились в настоящий ад, поэтому здесь вполне уместно смотрелась высеченная кем-то на утёсе надпись: «EL DIABLO ТЕ ESPERA»[26]. Надо думать, то было предостережение для всех путников, но я воспринял его как предназначавшееся лично мне.
Из Дома бедных я ускользнул ночью, не захватив с собой соломенную шляпу, и теперь, когда я брёл, понурившись, под палящим солнцем, оно буквально прожигало насквозь мою и без того больную от всех этих страхов и тревог голову. Мне уже приходилось бывать здесь раньше с отцом Антонио, когда мы наведывались в деревенскую церковь, находившуюся на ближайшей гасиенде. Помнится, тогда мы шли через пески и болота, повязав лица тряпицами, чтобы хоть как-то защититься от зловония и заразы vomito, и учитель рассказывал мне о резиновом народе, ещё более древнем и могущественном, чем мои предки ацтеки.
— Существует предание, согласно которому это племя возникло из союза женщины с ягуаром. То были рослые, на голову выше нынешних, могучие и мудрые люди, создавшие великую цивилизацию страны Тамоан Чан, так называемой Земли Тумана, где покоилась Хочикецаль — ацтекская богиня любви, весны и цветов.
Правда, в существование великанов, порождённых соитием индейских женщин с огромными лесными котами, отец Антонио не верил, но историю про древнее племя рассказывал с подъёмом, сопровождая повествование драматическими жестами.
— Их прозвали резиновым народом, потому что они изготовляли твёрдые мячи из резиновой смолы тамошних деревьев. Разделившись на команды, эти люди играли в мяч на специальных огороженных площадках величиной с нынешние ристалища для турниров, причём по правилам надо было загнать мяч в кольцо позади другой команды, не прикасаясь к нему руками. Эти древние люди могли наносить удары лишь бёдрами, коленями и ступнями. Мяч был настолько твёрдым, что мог убить человека, если попадал ему по голове.
— И что, бывало, чтобы во время игры кого-нибудь убивали? — спросил я.
— Во время игры — не знаю. А после неё — всякий раз. Игроков проигравшей команды приносили в жертву богам.
Отец Антонио сказал мне, что никто не знает, куда подевался резиновый народ.
— Наш епископ утверждает, что их якобы уничтожил Бог, потому что эти люди были грешниками и язычниками. Но когда я спросил, почему Господь не уничтожил заодно и остальных грешников да язычников по всему миру, он на меня осерчал.