Медовая вода, которую мы называем пульке, была хорошо известна моим предкам ацтекам. Они называли её октли, напиток богов.
Магуэй — это местное название агавы — растёт медленно, зацветает лишь на одиннадцатый год, и в пору цветения из центра его, словно меч, поднимается высокий стебель. Индейцы, культивирующие это растение, знают, когда должен появиться цветок, и в нужное время вскрывают его, пробравшись среди колючих листьев, и сцеживают свежий сок.
Из каждого растения можно получить соку на дюжину порций пульке в день, причём добыча производится несколько месяцев подряд. Tlachiqueros, добытчики, по нескольку раз в день собирают свежий сок в выдолбленные из тыквы бутыли, после чего переливают его в бурдюки из свиной кожи. Иногда сок высасывают из тыквы через трубочку и выплёвывают в бурдюк, чтобы слюна поспособствовала брожению. В течение нескольких дней жидкость выдерживается в кожаных мехах или деревянных бочках.
Чистый перебродивший пульке называется pulque bianco, белый пульке. Мои предки ацтеки усиливали его крепость с помощью древесной коры под названием куапотль. Есть ещё pulque amarillo, жёлтый напиток, который получается, если добавить жжёного сахара. Поскольку оба упомянутых ингредиента повышают крепость напитка, наш добрый король Филипп запретил добавлять в пульке куапотль и сахар, но индейцы продолжали это делать.
Мои предки почитали пульке, потому что его пил сам Кецалькоатль, Пернатый Змей. Подобно грекам, обожавшим трагедии, ацтеки сочинили легенду о том, что пульке появился в результате трагической любви.
Бог по имени Пернатый Змей влюбился в Майауэль, прекрасную девушку, которая была внучкой одной из звёздных ведьм цицимиме, и убедил её убежать с ним. Они укрылись на земле и слились воедино, превратившись в одно дерево.
Однако цицимиме пустилась в погоню. Бабка прекрасной Майауэль принадлежала к тем страшным демонам женского рода, самым ужасным из обитающих в ночи, которые преобразились в звезды, чтобы иметь возможность с неугасающей злобой наблюдать за лежащим внизу миром людей. Питая злобу против всего живого, они насылали различные напасти — поветрия, засухи и голод, — а порой (именно тогда происходили затмения) даже пытались украсть солнце, вынуждая тем самым ацтеков ради возвращения светила приносить многочисленные человеческие жертвы.
Цицимиме сумела узнать в дереве Майауэль и, оторвав часть растения, скормила внучку другим демонам. То, что осталось от возлюбленной, безутешный Кецалькоатль предал земле, оросив своими слезами, и из праха погибшей красавицы произросло растение магуэй (или агава), из сока которого производят пьянящий напиток, что дарит людям такую же радость, какую Пернатому Змею и прекрасной Майауэль приносила их любовь.
Однако, по моему разумению, если боги ацтеков употребляли пульке так же рьяно, как и их поклонники, это вполне могло стать причиной поражения, которое они потерпели от испанского Бога. Отец Антонио, тоже пивший пульке, когда не мог добыть вина для утоления своей жажды, утверждал, что брожение придаёт напитку привкус тухлого мяса, но я всё-таки продолжаю считать его больше похожим на болотную жижу.
Индейцы обожали пульке и давали его даже детям. Правда, ацтеки порицали пьянство, хотя считали его позволительным для людей пожилых, чтобы подогреть кровь, женщин после родов и больных, чтобы подкрепить силы. А вот здоровых взрослых людей, напившихся до беспамятства, в первый раз остригали наголо, во второй раз сносили их дома, а в третий раз приговаривали к смертной казни.
¡Dios mio! Вздумай алькальд Веракруса пойти на такие меры, через неделю в городе не осталось бы ни индейцев, ни полукровок.
Добрый клирик немало сокрушался по поводу свойственного индейцам повального пьянства.
— Они пьют, чтобы забыть о своих невзгодах, — частенько говорил он. — Пьют по-другому, не так, как белые. Мои espanol hermanos, братья-испанцы, тоже любят выпить, но знают меру. Индейцы, к величайшему сожалению, пьют, когда выпадает случай, не зная и не желая знать ни нормы, ни меры. Они пьют по воскресеньям и в праздники, на свадьбах и крестинах, на именинах и похоронах — был бы только повод.
А уж когда повод находится, они льют пульке себе в глотки до тех пор, пока их сознание не оказывается в плену, а сами они не валятся с ног. Говорят, что один индеец может выпить столько, сколько дюжина испанцев. — Он погрозил мне пальцем. — Это не преувеличение, Бастард. Мои братья по крови указывают на приверженность пьянству как на один из пороков, внутренне присущих индейцам. Может, оно и так, остаётся только понять, почему этот порок получил среди них столь широкое распространение только после того, как мы высадились на их побережье.