Итти помогала «Своя походная», лихая и задорная. Дима запевал, а припев подхватывали все разом:
От песни становилось веселее, и казалось, что ноги и в самом деле готовы были шагать по любой дороге. Только Дима начал прихрамывать.
— Ты что? — спросил Лёня.
— Не знаю. Должно быть, ногу стер.
— Разувайся.
У большого пальца левой ноги расплылась краснота. Дима, зная, что в походе нужна просторная обувь, надел лыжные ботинки, но ни стельки не подложил, ни вторые носки не натянул — и набил мозоль.
— Эх, голова! — укоризненно сказал Лёня, (Так обычно говорил их вожатый.) — Ну ладно, что еще не сильно стер. Сейчас соорудим стельку.
Он отошел в сторону и начал собирать сухую траву. Вырывая осоку, Лёня сильно порезал палец. Но он все же насобирал и принес травы. Дима, увидев кровь, встревожился. Лёня отмахнулся, однако кровь не унималась, текла и текла.
— Какая-то она у меня жидкая.
— Подожди, — сказал Дима и зачем-то побежал назад.
Отбежав шагов сто, он нагнулся и стал искать что-то. Прибежал он запыхавшийся и улыбающийся:
— Нашел! Мы еще когда шли, я заметил. Не знал, что пригодится так скоро.
В его руках был ветвистый и длинный, покрытый мелкими тонкими листочками стебель травы, напоминающей что-то среднее между укропом и ботвой моркови. Сверху белели некрупные корзиночки цветов.
— Ахилле миллефолиум! — торжественно сказал Дима и начал быстро мять траву, тут же объясняя: — Тысячелистник это, или еще порезной травой зовут. Его туберкулезным дают, при малярии пьют и кровь им останавливают. Вот сейчас приложим…
— Ты как знахарь какой-то, — усмехнулся Миша.
— Зачем знахарь? — обиделся Дима. — Это все врачи знают. И в аптеках продают.
Действительно, очень скоро кровь перестала течь, и ранка затянулась. Миша подобрал и внимательно рассматривал удивительное растение.
— Хм! — глубокомысленно сказал он. — Полезная это штука — ботаника.
Дима застенчиво и довольно улыбнулся, а Вова, отобрав у брата тысячелистник, деловито скомкал и засунул его в карман.
Немного не дойдя до шоссе, наткнулись на речку и начали устраиваться на дневной привал. Место было ягодное, и ребята размечтались о пирожках с земляникой.
— А давайте испечем, братцы-кролики!
Дима с Вовой посмотрели на Мишу недоверчиво, а он перемигнулся с Лёней:
— Думаете, не испеку? Собирайте ягоды.
Миша — он так и остался костровым с первого вечера — принялся разводить огонь, а остальные разбрелись с кружками в руках. Прошло минут пять. Вдруг Миша заорал:
— Сюда! Скорее!
Рассыпая ягоды, бросились к нему. Миша суетился у костра, снимая ведро с огня. Лицо у него было встревоженное.
— Смотрите! — Он ткнул пальцем в огонь.
Сначала никто ничего не понял, потом у всех разом рты открылись от удивления: костер медленно приподнимался, как будто кто-то толкал его снизу.
— Что это? — вместе спросили Дима и Лёня.
— Вулкан. Сейчас землетрясение будет.
Вова сказал это совершенно серьезно, с испугом и потому вызвал улыбки. Но костер продолжал приподыматься, и теперь стало видно, что земля под ним вспучивается. Лёня пнул горящие сучья. Миша с Димой палками помогли ему разбросать костер.
Обгорелая, обуглившаяся трава прикрывала небольшой холмик. Его не было, когда здесь раскладывали костер. Он вырос только что. Миша ковырнул землю палкой. Что-то блеснуло. Он ковырнул сильней. Тонкие бурые листочки сверкнули на солнце. Все склонились над бугром.
— Слюда?!
— А ну-ка еще ковырнем.
Это была темная, почти черная слюда. Верхний слой ее, более светлый, чем нижний, походил на разбухший слоеный пирог. Ниже слюда была темнее и плотнее.
— Это от огня, наверно, — догадался Лёня. — Нагрелась — и разбухла.
Он отломил кусочек и положил на горящую головню. Слюда стала быстро увеличиваться в объеме. Листочки отделялись друг от друга, и кусочек все рос, разбухая.
— Вот никогда не знал, что слюда так может! — сказал Дима.
— Нет, слюда так не может, — заявил Миша. — Я знаю. Ее сколько ни нагревай — останется, какая была.
— Тогда что же это?
— Вот если бы Павел был с нами, он бы сказал.