Степан Васильевич листал дневник и с какой-то светлой грустью легонько покачивал головой, приговаривая вполголоса: «Да, да… да».
— А вы молодцы! — сказал он наконец, оторвавшись от записей своего учителя. — Настоящие молодцы! Поглядел бы Леонид Захарович на таких внучат — радостно бы стало старику. А знаете что? Вот я буду отчет об экспедиционной работе писать — и в нем, конечно, об этом месторождении меди. Я там напишу так: «Открыл его в 1921 году один из уральских учителей, Леонид Захарович Тикин. Четверть века спустя его открытие повторила группа пионеров в составе…» — и перечислю ваши имена и фамилии.
— Нет, Степан Васильевич, это несправедливо, — сказал Лёня. — Дедушка открыл и вы, а мы-то что? Мы только посмотрели.
— Факт! — поддержали звеньевого остальные. — Он правильно говорит.
Вова же уточнил:
— А я еще не пионер.
Похвала мужественного, бывалого человека окрылила ребят, и, может быть, поэтому Миша, не стесняясь, спросил у геолога:
— Степан Васильевич, скажите, а зачем на руке у вас татуировка — стрелы?
Этот вопрос волновал всех, и все замерли, ожидая ответа.
— А ты откуда знаешь?
Миша напомнил о встрече на берегу реки.
— Вон что! А я тебя не узнал. Тогда темненько было. Татуировка эта… как вам сказать… это, выражаясь Вовиными словами, которые он, наверно, где-то вычитал, детское увлечение. Был я в ваших годах — любил играть в разбойников, мечтал стать пиратом. Однажды даже стащил у соседей лодку и отправился в ней путешествовать вокруг света, но на утро следующего дня меня поймали и высекли… Вот в те годы один дружок и оставил, по моей просьбе, этот след — татуировку. Сначала я этим знаком очень гордился, потом стыдился его, а сейчас… сейчас ничего не поделаешь.
И тут ребята подробно рассказали Степану Васильевичу о том, как следили за ним, о записках со стрелами, о своих приключениях — обо всем.
— Да, — сказал геолог, выслушав рассказ ребят, — вы подальше моего полетите. Из вас получатся, наверное, отличные исследователи-путешественники и храбрые солдаты.
— Ну, уж вы скажете! — Лёня довольно улыбнулся, однако махнул рукой: — Какие мы исследователи! Сколько камней интересных видели, а ни одного толком не узнали. Оловянную руду нашли — и не знаем где. Это я виноват.
— Очень мало мы знаем, — проникновенно сказал Миша. — Вот ведь тайны разгадать, о которых вы говорили, — ого, как много надо знать!
— Вот это хорошо, это мне нравится!.. Вы сознаете, что знаний вам недостает, — значит, вы их приобретете. Если будете такими же упорными, как в походе. Ведь у вас, курносые, все еще впереди, все впереди!..
— Ну нет, Степан Васильевич, — возразил Вова: — они ведь уже в седьмой класс перешли. А вот я… У меня все впереди. Вот когда… — Тут он неожиданно замолчал, заметив что-то очень интересное и важное. — Хо! Молоко несут! — И, подпрыгнув, Вова бодрым галопом двинулся навстречу товарищам геолога, которые возвращались из деревни с ведром молока.
Солнце, поднявшись над лесом, начинало свой жаркий трудовой день. В легком мареве застыли далекие горы. Чуть парила яркая, посвежевшая зелень. Мягко шелестела листва берез. Над мшистыми глыбами известняка, сторожившими вход в пещеру, раскинулось небо — такое необъятное, такое высокое, голубое и чистое, что хотелось смеяться и петь.
И друзья запели «Свою походную». Зазвенела по лесу победная, бодрая песня дружных и смелых, и Витя подпевал, и Павел с гордостью смотрел на ребят, а геолог слушал, улыбался, и в глазах его были радость, и ласка, задор, и, кажется, зависть.
