Когда товарищи подъехали к переезду через Ингоду, Батыр уже был на другом берегу и, нетерпеливо переминаясь на месте, смотрел через водную гладь на приближающихся всадников.
Брод оказался глубоким. Посреди реки лошадям пришлось бы плыть, отчего сухари с одеждой неминуемо промокли бы. Расседлав лошадей, охотники переправили их вплавь за лодкой.
Спустя полчаса всадники выехали из зарослей прируслового тальника и направились через пойменные луга в долину реки Смирняги. Солнце поднялось из-за сопок и заиграло радугой в серебре росы. Легкие космы утреннего тумана таяли в его лучах, предвещая хорошую погоду. Облачко суетливых комаров летело за всадниками. Из-под ног лошадей с треском разлетались еще не отогревшиеся на солнце кузнечики и кобылки. Неугомонный Батыр носился по лугу. Припадая к траве, он «скрадывал» у нор длиннохвостых сусликов, которые, поднявшись серыми столбиками, следили за собакой, «чикали» на нее и, мелькнув длинным хвостиком, скрывались в норе.
Рассерженный неудачей, Батыр с остервенением рыл лапами нору, совал в нее нос, фыркал, стряхивал с морды землю и, убедившись в бесполезности своего занятия, стремительно мчался дальше по лугу.
Длиннохвостый суслик.
К десяти часам солнце стало пригревать. На смену комарам появились пауты — слепни. Охотники поторопили лошадей и вскоре въехали в лес. Тропа вилась в зарослях сибирского багульника, под густым пологом кудрявых берез и осин. В небольших распадках встречались островки кустарников с краснеющей смородиной. Временами попадались залитые солнцем лесные полянки с густым и пышным разнотравьем. Лошади сбавляли шаг, тянулись к сочному корму.
Скоро березняк с осинником сменился сосновым бором. В долине среднего течения реки появились лиственницы. С каждым часом лес становился все более хмурым и диким. Чаще приходилось сворачивать с тропы, объезжая замшелые колодины повалившихся деревьев. Тайга…
Появились кустарники ерника, которые к верховью реки образовали сплошные непролазные заросли. Все чаще стали попадаться сырые впадины, поросшие сфагновым мхом. В сухих местах высились стройные кедры с растрепанными кронами. Травянистый покров в этих местах исчез, но Рогов ехал уверенно вперед к известной ему лужайке, где можно было хорошо накормить лошадей.
Всадники ехали молча, дремотно покачиваясь в седлах.
Во второй половине дня деревья неожиданно расступились, тропа исчезла и впереди раскинулся «калтус» — топкое моховое болото. Это было устье «Бычьего ключа», названного так прадедами, которые гоняли этой тропой скот на Онон и утопили здесь в трясине быка.
Охотники спешились. Рогов повел лошадей по известным лишь ему местам. Он шел долгомохом, аккуратно обходя сфагновые зыбуны с «окнами». Почва под ногами тряслась, уходила под ржавую воду. Лошади пугливо обнюхивали долгомох, торопливо переступали ногами. «Псе, псе, псе», — успокаивал их старик.
На середине калтуса было самое непролазное место. Ноги вязли по колено в грязи. Лошади то и дело проваливались по брюхо. Карька, используя кочки, ловко выбирался из топкого места, но более грузный Сивка засел в трясине всеми четырьмя ногами и свалился набок. Пришлось его развьючивать, натолкать под грудь и бок ерникового хворосту и помочь подняться.
С большим усилием выбрались на сухой островок. Сивка покорно стоял на месте и смотрел глубокими темно-лиловыми глазами на охотников, которые, преодолевая последнюю топь, помогали Карьке выбраться на косогор. Трудное осталось позади. Люди и лошади вошли в лес.
— Здесь отаборимся, — сказал Прокоп Ильич и, щурясь на солнце, добавил: — Рано еще, но ехать дальше нельзя. Корма лошадям не будет до самого Ушмуна.
Охотники расседлали лошадей, привязали их в тени под шатристой лиственницей, развели дымокур, а сами занялись приготовлением ухи.
Лошади отдыхали. Сивка, расслабив заднюю ногу, стоял с закрытыми глазами. Нижняя губа у него бессильно отвисла. Изредка он подергивал кожей, сгоняя назойливых комаров, прорвавшихся через дымовую завесу.
Весь мокрый вернулся «из разведки» Батыр. Неподалеку от табора он покружил на одном месте, свалился набок и растянулся во всю длину.
В ожидании ухи охотники улеглись на потниках, разостланных на пышной моховой подстилке. Попыхивая и сопя трубкой, Прокоп Ильич рассказывал:
— Смирняга — это самая бескормная и незверистая речка. Сроду здесь никто не добывал зверя. Только на ней и хорошего, что небольшой кедровник да брусничник. А полста лет назад все сопки в вершине этой долины были в кедраче. Но вот пришли хохлы и спалили его почти целиком. — «Хохлами» Прокоп Ильич называл всех переселенцев с запада. — Уцелели только остатки громадных кедровых островов. Гляжу вот на них, — продолжал Рогов, — и сердце кровью обливается. Один какой-то, нерадивый, костер не загасил — и вот тебе сколько добра сгубил. Смотри и сам будь с огнем поаккуратнее! Береги тайгу!