Полдня шел он следом Рогова — до ерников на Барун-Джи-ле. Увидев здесь лосиный след и пятна крови, он успокоился и повернул назад. Дорогой его внимание привлекли свежие следы кабарги и росомахи. Они вскоре привели его к невысокому скалистому утесу, под которым только что разыгралась кровавая драма, историю которой удалось прочитать по следам.
Кабарга выбежала на утес и, спрыгнув на каменистый уступ, встала на отстой. Росомаха бросилась на нее сверху, сбила с отстоя и вместе с ней свалилась с пятиметровой высоты в снег. Задушив жертву, хищник унес ее в чащу. Кровь на снегу не успела еще замерзнуть.
Охотник поднялся на гриву, осмотрел окрестности и увидел поднимающуюся по косогору росомаху. Голова ее была высоко поднята, в зубах она держала кабаргу. Ноги и голова «козочки» беспомощно болтались и бороздили снег.
Лейтенант поставил сошки под винтовку и выстрелил. Пуля чиркнула по снегу сзади зверя. Росомаха, продолжая тащить кабаргу, перешла с шага на рысь и скрылась в зарослях молодых сосен. Едва переводя дыхание, в расстегнутом полушубке, с ушанкой на затылке, Симов побежал вдогонку. Росомаха шла рысью. На протяжении километрового подъема она дважды ложилась отдыхать, но с приближением человека поднималась и уносила с собой добычу. Затем росомаха перевалила на северный склон и пошла под гору без остановок.
Убедившись в бесполезности погони, охотник повернул назад и к вечеру едва добрел до зимовья.
Гаврила Даннлыч и Фока уже успели наварить ведро кабарожьего супа и ожидали товарищей.
Рогов вернулся среди ночи. Едва передвигая ногами, он с трудом перешагнул через порог и повалился на нары. На него страшно было смотреть: щеки и виски ввалились, скулы выступили вперед. На пепельно-сером лице темнели иссиня-черные губы.
Фока пристально посмотрел на его руки и, не обнаружив между пальцев и на когтях запекшейся крови животного, повторил, как это бывает у глухих, вслух свои мысли:
— Значит, не догнал. Два дня за зря пропутался…
— Не догнал… Это еще полбеды… — хрипло ответил Рогов. — Двое акшинских перехватили быка и собаку увели!
Успокоившись, старик обстоятельно рассказал о случившемся.
— Так, двое, говоришь, были? — переспросил Фока. Прокоп Ильич утвердительно кивнул.
— Завтра же надо вдвоем выходить воров искать.
Товарищи поддержали Фоку. Однако Рогов возразил:
— Что они лося взяли, так черт с ним… Еще добудем. А собака проводит их и сама воротится.
— На сворке держать ее будут — так не скоро воротится…
— Все одно, когда-нибудь спустят, вот и вернется. Хоть на край света уведи ее — все равно придет! — уверял Рогов.
Общим советом решили с неделю подождать. Если собака за это время не придет, Симов отправит телеграмму военному коменданту в Акшу.
Утром снова завязался разговор об акшинских похитителях. Однако охотники ничего нового не придумали и разошлись по распадкам на охоту. В зимовье остался Рогов. Длительная погоня, двухдневная голодовка, потеря верного помощника и тяжелая обида так измотали старика, что он почти трое суток спал.
В последней трети ноября установилась холодная, ясная погода. Морозы доходили до сорока градусов. От холода трещал лед на реке, в лесу ему вторили деревья. Заледеневший снег хрустел под ногами, как битое стекло, и не давал возможности подойти к лосям на выстрел. «Работали», как выражались старики, лишь плашки да кулемки. За время пребывания на Шепшулте охотники добыли больше сотни белок, десяток колонков и столько же кабарог да наловили 200 килограммов рыбы. Сентябрьское и свежее мясо, а также рыбу подготовили для отправки в город. Вывезти эти трофеи домой, в Ключи, вызвался Уваров.
По русскому обычаю, перед его отъездом все присели и на минуту затихли. Первым встал самый молодой. Прощаясь с Уваровым, Симов передал ему текст телеграммы акшинскому военному коменданту и письма начальству, матери, друзьям.
Почуяв, что идет домой, Карька бодро вышел на реку и, слегка натужившись, потащил тяжелые сани. Вскоре зимовье скрылось за поворотом. Гаврила Данилыч потеплее завернулся в потертую козью дошку и прилег на мешки с рыбой Перед ним поползли сотни раз виденные косогоры, утесы, лесные картины.
На устье Моситы старик повел коня под уздцы по ледяному карнизу над омутом. Неожиданно лед треснул и, не выдержав тяжести лошади и груженых саней, обрушился в воду. Перепуганное животное рванулось к берегу. Старик мгновенно захлестнул ременный повод за прибрежный пень и затянул его надежным монгольским узлом. Затем выхватил нож и перерезал гужи и чересседельник. Оглобли упали в воду. Почувствовав свободу, Карька попытался выбраться на берег, но от его усилий обвалившаяся ледяная глыба поползла в глубь омута. Натянув повод, несчастный конь опустился по грудь в воду и затих. Рядом с ним торчали из воды затонувшие передком сани.