«Когда я был в Сингапуре!..»
Поезд дернулся раз, дернулся два и, наконец, пошел. А я растерянно стоял в проходе: сесть было решительно некуда. Этот единственный классный вагон во всем поезде, состоящем в остальном из теплушек, был набит до предела. На нижних полках сидело не менее чем по четыре, на средних – по два, по три человека, а с верхних, багажный, свешивалось огромное количество ног. Из-под нижней лавки, между корзинами, также высовывались чьи-то штиблеты.
Стоял я, стоял в проходе, а потом, несмотря на недружелюбные взгляды окружающих, явно ждущих, чтобы я куда-либо убрался, поставил на пол чемодан и сел на него. Сел и усидел, как меня ни ругали со всех сторон. Отвечать было бесполезно, и я некоторое время молча сидел, остро раздражая окружающих и сам злясь на всех, а каждый проходящий толкал и еще ругал меня при этом.
Но, как всегда, скоро ко мне привыкли, кто-то предложил мне кусок рыбы, сказав при этом, что в прошлом году у них на практике были студенты, которые и змей ели, а я кого-то угостил папиросами. Скоро я был настолько свой в этом купе, что сам много содействовал вытеснению какого-то нового пассажира, вошедшего в вагон уже в сумерках, в соседнее купе. Там он, подобно мне, уселся в проходе на чемодане, из чего я заключил, что он безусловный нахал. Этот новый пассажир был мне чем-то неприятен, может быть тем, что он вел себя так же, как я. Однако на сыпавшиеся на него замечания он отвечал весьма энергично. Кроме того, он, волею судеб, оказался в том отделении, где, как я успел заметить, сидела девушка с глазами не то ангела, не то русалки. Один взгляд этих глаз мог пригвоздить к месту любого пассажира или, наоборот, заставить его броситься сломя голову за кипятком на станцию, где поезд стоит всего минуту.
Новый пассажир был одет в брезентовые сапоги, брезентовый не то плащ, не то пыльник и инженерскую фуражку с молоточками. Держал он себя достаточно самоуверенно и имел прекрасные усики. Уселся же он на довольно большом деревянном ящике-футляре, в котором явно был теодолит.
Смеркалось, страшная среднеазиатская жара спала, в открытые настежь овна чуть повеяло прохладой, проводница вставила в фонарь свечу.
И тогда произошло то, что нередко случалось в 1931 году с этими первыми поездами на Турксибе: поезд затормозил ни с того ни с сего где-то среди пустыни и стал. Вот в это время относительной тишины из соседнего купе донесся мурлыкающий баритон, несомненно, принадлежащий человеку с усиками. Этот вибрирующий бархатный голос не громко, но так, что слышали все, произнес: «Когда я был в Сингапуре!..» Все притихли. И он начал свой рассказ. Да, здесь было что послушать!
Тут было все: и малайские пираты, безлунной ночью сотнями карабкающиеся на борт судна с ножами в зубах, и прекрасная жена раджи, и ночное бегство на слонах по тропическим лесам, и нападение полосатого ужаса джунглей – кровавого тигра.
Здесь был и таинственный клад, закопанный в пещере разрушенного города, и туги-душители, стерегущие клад, и опять прекрасная женщина, опять влюбленная в человека с усиками, и гнев взбешенного отца, и исчезновение прекрасной девушки, и таинственное сообщение кровного брата – водителя слонов, и…
Да, это был рассказ! В нем были и шепоты, и паузы, и многозначительные умалчивания, и порывистые восклицания: «Да, черт-возьми! Это было славное времечко!».
С огромным вниманием я слушал этот рассказ, да что я? Его слушали решительно все, даже проводники протиснулись и слушали, стоя в проходе. Я верил и не верил, восхищался и завидовал. Но, когда в неясном свете коптящей свечи в далеком конце купе я увидел, как смотрит на него девушка с чудесными глазами, – я возненавидел его.
Наступила ночь, и, хотя я уже сидел, удобно прислонившись, заснуть долго не мог. Нет, мне не мешал ни густой махорочный угар, настоенный на запахе добрых портянок и пеленок, ни храп, ни постоянные толчки поезда. Мне мешали всю ночь тихие, ласковые переливы баритона и негромкий грудной девичий смех.
Васька разбудил меня уже когда было совсем светло и по-дневному жарко. Он сел ко мне в вагон еще вчера вечером, когда звучало рычание тигров и слон бежал через молчаливые джунгли. Рассказ он, правда, выслушал до конца, но потом сразу заснул.
Мы взяли свои вещи и вышли. Уходя, я бросил взгляд в соседнее купе. Девушка спала, сидя на скамейке рядом с человеком, бывшим в Сингапуре, ее чудесные глаза были закрыты, а головка доверчиво покоилась на плече у соседа.
Боже мой, как я его ненавидел!
Мы вышли на станции Чу и сразу отправились получать багаж. Багаж мы получили и сложили в зале ожидания. Его было до черта, он лежал горой; здесь были и седла, и вьючные ящики, и гербарная бумага, и фонари, и кастрюли – в общем, все снаряжение нашей довольно большой экспедиции. А мы, двое практикантов, сидели под этой горой, решительно не зная, что нам делать.