Все шли вниз с гор, а мы уходили в самое сердце Центрального Тянь-Шаня, чтобы пройти вдоль всего Нарына и, поднявшись по его нижнему притоку Алабуге, на другом конце Тянь-Шаня, и перевалив через перевал Яссы в Ферганском хребте, выйти в Ферганскую долину. До перевала предстоял путь более четырехсот километров по горным тропам.
Погода была скверная, старики киргизы зловеще предсказывали ранние снегопады и закрытие перевалов.
Но мы не могли не пойти на риск. В кои-то веки представилась возможность пересечь весь Центральный Тянь-Шань.
Покинув сырты – эту страну ветра и растений-подушек, – мы пошли по постепенно понижающейся долине. Скоро вместо подушечников нас окружали высокогорные степи.
Низкая разреженная высокогорная типчаковая степь покрывала и дно широкой долины и склоны хребтов, обрамлявших ее. Хребты раздвинулись так широко, что долина скорее походила на обширное высокогорное плато, расположенное между хребтами. По этому плато и текла небольшая река Кум-Тер.
Высокогорные степи – золотой фонд животноводства. Здесь все лето пасутся отары овец, табуны коней. Но сейчас, осенью, уже было пусто: ни одного стада, ни одной юрты – все ушли вниз, опасаясь снегопадов.
Два дня мы шли по этой однообразной степи вдоль Кум-Тера. Река, принимая небольшие притоки, становилась все более и более многоводной. И вот, в конце второго дня пути, долина сузилась, превратилась в узкое ущелье. Здесь Кум-Тер сливается с Малым Нарыном и отсюда называется уже Тарагай.
До сих пор тропа была довольно приличной, но в узком ущелье она начала плясать над рекой, то опускаясь к самой воде, а иногда и прямо в воду, то взлетая на кручу высоко по склону над бурным Тарагаем.
В этот день мы, наконец, достигли знаменитых лесов Тарагая. На тридцать, даже на пятьдесят метров поднимались над нами огромные стройные тяньшанские ели. Их стволы были огромны и великолепны. Как колонны полутора-двухметровой толщины окружали они нас. Узкая пирамидальная крона, как у кипариса, тонкой иглой вонзалась в небо. На срезе многих поверженных великанов насчитывалось двести пятьдесят – триста годовых колец. Под елями росла трава. Здесь были огромные зонтичные, густые зеленые кусты ежи и желтоцветные молочаи, белые и желтые подмаренники.
Среди дня мы наткнулись на лесосеку. Поваленные ели лежали на склоне, распиленные на огромные бревна и очищенные от сучьев.
Когда мы дошли до поселка Нарын, то увидели на лесопилке еловые бревна, сплавленные сюда по реке. Стволы были ровные, совсем без коры и сучков. Река на своем пути обкатала их по скалам и порогам, содрала дочиста кору и сучки.
Транспортировка бревен не представляла труда. Дерево нужно свалить, разделать и спустить вниз по склону, а там уже бурное течение реки брало на себя заботу о доставке к месту использования.
В одном месте на крутом подъеме над рекой наша лучшая лошадь Карюха, несшая наиболее драгоценный вьюк с аппаратурой и дневниками, испугалась и начала пятиться. Дюшамбай совершенно напрасно вцепился в повод и тащил лошадь вперед – он не мог ее удержать. Он только загнул ей голову, и лошадь перестала видеть, что у нее сзади. Поэтому она смело пятилась назад, не видя обрыва, оступилась и сорвалась с тропы. Метров шесть Карюха летела по воздуху, пока не грохнулась навзничь, ударившись вьюками о лежащую в воде ель и не исчезла в реке.
К нашему радостному изумлению, спустя несколько секунд ее голова появилась над водой несколькими метрами ниже по течению. Очевидно, ей помогли перевернуться и поддержали на воде ящики, завьюченные с обеих сторон.
Одному из нас удалось, ныряя под лошадей на узкой тропе, кинуться вперед, сбежать к реке и обогнать лошадь, которую, крутя, несло вниз. Человек вбежал в реку и в тот момент, когда его повалило течение, успел схватить Карюху за повод. Ему кинули веревку и подтащили к берегу, а за ним выбралась и Карюха. Каково же было наше изумление, когда у Карюхи при первом осмотре не оказалось никаких повреждений. Не знаю, что было причиной: смягчили ли удар вьюк и седло, спружинила ли плававшая в воде ель, и лишь только на другой день на спине вздулась опухоль, потом открылась огромная гнойная рана. Вьючные ящики, завернутые в брезент, не пострадали совершенно.
В Нарыне мы не задерживались. Но так как Карюха на время выбыла из строя, пришлось купить какого-то облезлого верблюда и нанять погонщика для него, который сам путешествовал на быке. Этот погонщик, хромой колхозник Джума, оказался человеком неистощимого оптимизма. На любые, обращенные к нему слова он всегда отвечал: «Джюда якши» (очень хорошо). Это был человек очень смышленый и, главное, стойкий. Мы убедились в этом на последнем этапе пути.