Равнодушные не причиняют другим боль умышленно, они слишком заняты самосохранением. И тем не менее они доставляют людям страдания просто потому, что не проявляют о них заботу. Если вы считаете, что жизнь лишена смысла, что ее нужно «пройти» как можно более слепым, вы обесцениваете ее и принижаете до утомительной, бессмысленной борьбы.
Нам не приходилось сталкиваться с равнодушными людьми в терапевтической практике — они слишком равнодушны, чтобы прийти к нам. Но мы видели множество людей, пострадавших от равнодушия других, особенно часто — родителей. Те могли быть эгоцентричными, несчастными, замкнутыми, больными и так далее, но все они относились к своему ребенку безразлично. Результатом становится пожизненное стремление к признанию собственной значимости. Пока мы дети, наше выживание зависит от нашей заметности и от того, насколько хорошо мы вдохновляем родителей на заботу о себе. Когда мы становимся старше, инстинкт выживания расширяется до поиска признания, подтверждения нашей значимости, одобрения любой мелочи, которую мы делаем. Часть нашей личности остается ребенком и во взрослом теле, по-прежнему ожидая элементарных знаков того, что мы не невидимы, что нас любят. В модели Ассаджоли наше социальное «я» привязано к вечному паттерну поиска одобрения.
Равнодушные родители, конечно, ни о чем подобном не заботятся. Они пребывают в изолированном мире, живут на окраине чувств, заботясь только о том, чтобы невредимыми пройти по жизни. Такие люди стремятся жить так, чтобы ничто в жизни их не касалось, тогда как родительские обязательства требуют прямо противоположного — пустить ребенка в свое сердце и разум. Ирония равнодушия заключается в том, что оно становится причиной наших сомнений в собственной человечности и заставляет опасаться, что в глубине души мы холодны и неспособны любить. Мы используем паттерн равнодушия, чтобы оградиться от чувств, и тогда нас пронзает контрапассо — мы боимся, что не способны чувствовать и что с нами что-то не в порядке. В итоге наше равнодушие дает отдачу, причиняя те самые страдания, которых рассчитывало избежать.
Ассаджоли также распознает родственный паттерн — наше недостаточное самовоспитание, наше равнодушие к духовному «я», которое он называет «вытеснением возвышенного». Но он в то же время проницательно обращает внимание на то, что нечто фундаментально важное ожидает нас, если мы освободимся от равнодушия: «Когда мы окончательно разочаровываемся, когда перестаем сопротивляться, мы обнаруживаем, что вместо пугавшего нас уничтожения обретаем более возвышенную жизнь». Далее Ассаджоли описывает озарение, которое приходит вслед за тем, как мы убираем вытеснение духовного: «Нас периодически заливает светом и радостью. Мы чувствуем мощное сердцебиение высшего единого целого во всех вещах и во всех существах».
Эйнштейн тоже говорил об этом вытеснении: «Человек — часть целого, называемого „Вселенной“… но он ощущает себя, свои мысли и чувства как нечто отдельное…»
Дальше он говорит о том, что эта отдельность является «разновидностью оптической иллюзии… сознания. Эта иллюзия — тюрьма для нас, которая замыкает нас в наших личных страстях». Эйнштейн призывал нас «освободиться из этой тюрьмы».
Знакомо ли вам равнодушие? Ведете ли вы себя так? Ведет ли так себя кто-то в отношении вас? Если вы обнаружили равнодушие в себе, знайте, что это не вся правда о вас. Если бы вы были действительно равнодушны, вы бы не читали эту книгу. Любой из нас может ощущать равнодушие или порой притворяться равнодушным, но это всего лишь психологический паттерн самозащиты, основанный на нашем общем человеческом страхе.
Здесь мы предлагаем вам на минуту остановиться и записать, до какой степени вы узнаете себя в Равнодушных. Имейте в виду, что само равнодушие может посоветовать вам не утруждать себя записью чего бы то ни было. Сделайте это в любом случае. Наш опыт говорит, что Данте и Ассаджоли правы: эти паттерны, какими бы ни казались безобидными, серьезно мешают открывать многие более интересные и живые стороны нашей сущности. Зачем жить, стараясь не замечать жизни? Когда мы доберемся до школы преображения на горе чистилища, мы деятельно преобразим равнодушие и освободим скованную в нем любовь.