Мако — образованный человек, но какая-то разница между ними есть. Есть, нечего это отрицать. Мако — кафр, а он, Ленни, цветной. Но ведь он же никогда не верил, что эта капля белой крови в его жилах сообщает ему какую-то привилегированность. Не дальше как сегодня утром он изведал цену этой привилегированности — там, возле кофейного киоска. Но, когда он стоял лицом к лицу с Мако, что-то сковывало ему язык. И ему было немножко стыдно, что он разговаривает с африканцем. Чего тут было стыдиться? Никто его не видел. А стыд все-таки был. И стыд и страх. И вдруг он с необычайной остротой почувствовал, что ему было бы нестерпимо стыдно, если бы Селия увидела его мать и эту деревню, в которой он родился, и этих людей, среди которых он вырос.
— Но ведь это же неправильно? — проговорил он вслух.
— Что неправильно? — спросил проповедник.
— Нет, ничего. Это я так, сам с собой.
Старик зажег спичку и стал посасывать свою трубку.
— Скоро уж начнется праздник, — сказал он. — А я должен говорить тебе приветственную речь. Пожалуй, надо пойти подготовиться. Пойдешь со мной?
— Нет, я еще немного побуду тут.
— Очень-то не задерживайся.
— Нет, отец. Я скоро приду.
Старик двинулся прочь, и темнота поглотила его. Внизу одинокий костер все еще выбрасывал яркие брызги, и они все также гасли в океане мрака; а по другую сторону холма, в низине, все еще рдели маленькие костры; два или три погасли, но остальные по-прежнему, казалось, лучше разгоняли мрак, чем одно большое пламя в Стиллевельде. А там, где стоял Ленни, была непроглядная тьма.
Он сел на траву, вынул папиросу, закурил. «Надо очень осторожно себя вести, — решил он. — Очень осторожно! Тут будет нелегко. И непременно надо отделаться от этого чувства, будто я не такой, как они. А то они заметят. И это будет очень плохо».
— Интересно, что теперь делает Селия? — произнес он вслух и поглядел на небо. Скучно без нее. Он так и знал, что будет по ней скучать. Странно только, что он от этого ничуть не страдает. Он думал, что будет страдать, а оказывается, нет. Просто немного скучно и одиноко.
Но все же он правильно сделал, что приехал сюда. Он нужен этим людям. Так много нужно для них сделать. И так многому нужно их научить, чтобы они могли сами что-нибудь сделать для себя.
«Тысячи людей в вашей стране еще не начали жить, Сварц. Это ваши соплеменники. И они не живут, а только существуют. Вы, молодые, должны добиться, чтобы они получили возможность жить, расти и развиваться, как естественно для человека в обществе. Если это произойдет, в них пробудится огромная жизненная сила, которая перевернет не только вашу страну, но и весь мир. Если мое учение пошло вам впрок, вы вернетесь к своим и научите их жить по-настоящему».
Так сказал ему на прощанье старик Шимд. Большой чудак этот Шимд, но и мудрец тоже, — старый австрийский еврей, которого выгнали из его родной страны. Ленни усмехнулся и хотел затянуться папиросой, но оказалось, что она погасла.
— Я это сделаю, профессор, — проговорил он вслух, шаря по карманам в поисках спичек.
— Кто это? — воскликнул женский голос. Он прозвучал надменно и вместе с тем испуганно.
Ленни вскочил и круто повернулся. Он никак не думал, что тут есть еще кто-нибудь, кроме него.
— Кто это? — повторил женский голос. Теперь надменности в нем было больше, чем страха. Где-то рядом зарычала собака.
Ленни напряженно вгляделся в темноту, но ничего не увидел.
— А вы кто? — спросил он.
Ему ответило молчание. Слышно было только, как где-то совсем близко позвякивает цепочка. Должно быть, собака рвалась к нему, натягивая поводок.
— Если вы сейчас же не скажете, кто вы такой, я спущу на вас собаку, — проговорила женщина. Но в голосе ее была нотка нерешительности.
Голос понравился Ленни. Он улыбнулся.
— Сдаюсь, — сказал он. — Раз у вас собака, я в вашей власти.
— Ну? Так кто же вы такой?
— А я ведь не обещал, что отвечу.
— Сейчас спущу на вас собаку.
— Не спустите.
— Почему? — Вопрос вырвался у нее прежде, чем она успела его удержать.
— Потому что вы меня не боитесь и потому что вы добрая. Я это угадал по вашему голосу.
— Какой догадливый!
— Вот видите, вы уже и смягчились.