А полотенце ему можно подать? Она не удержалась и протянула ему свое собственное ручное полотенце. Он вытирал лицо, а она смотрела на него. Потом с любопытством поглядела на полотенце, когда оно вернулось к ней в руки. Все это было так странно. Он поблагодарил ее, но так спокойно, как будто для него это было самое привычное дело, — чтобы белые девушки подавали ему полотенце. Но ведь это же не могло быть так! Или все-таки могло?..
— У вас спина в песке, — прошептала она.
Он попробовал сам почистить, но рука не доставала. Тогда она нерешительно подошла и обмахнула ему пиджак.
— Спасибо, — сказал Ленни. — Вы, правда, очень добры. И мне очень стыдно за все, что я вам наговорил там, на горке.
— Вам и должно быть стыдно!
Они улыбнулись друг другу.
Сари самой было странно, что она так легко приняла этот тон равенства, который установил между ними Ленни. Никогда еще так не бывало! Но никогда не бывало и цветного, который держал бы себя так, как Ленни.
— Это от образования вы такой? — спросила она.
Он понял ее и улыбнулся.
— Да, отчасти и от образования.
— И много вас таких?
— Порядочно. В Кейптауне, видите ли, нет такой непроницаемой стены между белыми и цветными.
Ей хотелось спросить, если ли у него в Кейптауне знакомые белые девушки, но она не решилась. Почему-то было неудобно спрашивать.
— Позвольте еще раз вас поблагодарить, — сказал Ленни. — Доброй ночи.
— Доброй ночи.
Еще долго, после того как Ленни ушел, Сари сидела и думала об этом цветном, который вел себя не так, как цветные, хотя и не был помешанным, как Сумасшедший Сэм.
Снова Ленни шел по дороге от Большого дома. И в его сознании одновременно проносилось множество мыслей. Кипящий поток бессвязных образов, чувств, причинявший ему физическую боль.
А над ним и над Большим домом и над обеими долинами нависла ночь. Долгая ночь. Темная и суровая, и равнодушная. И такая тихая. Тише, чем сама тишина. И эта тишина казалась еще более глубокой от слабых, затерянных голосов всякой мелкой твари, населяющей вельд.
Ленни споткнулся в темноте. «Успокойся, — приказал он себе. — Успокойся и вытолкни этот сгусток тьмы из своего сознания. Тьма — это злоба, а злоба приносит только вред». Он провел языком по губам, почувствовал ссадины и вкус крови.
Но он не в силах был усмирить бешеный стук своего сердца и кипение мыслей в мозгу.
Он быстро зашагал вниз по склону, спускавшемуся к Стиллевельду. И все время видел перед собой Герта Вильера, неподвижного и равнодушного, как истукан, и его огромные руки, плашмя лежащие на столе.
— Успокойся, — с силой приказал он себе и остановился.
Медленно, очень медленно пламя злобы начало спадать. Он, казалось, чувствовал, как оно вытекает из его тела. На смену злобе пришла тяжелая печаль. Все снова стало простым и ясным. Но какая это была безнадежная, безрадостная ясность! Она причиняла боль, однако с этой болью уже можно было жить.
Он свернул на проезжую дорогу, которую Сумасшедший Сэм окрестил Большой улицей, и пошел вдоль темных хибарок. Как ему в темноте найти свой дом? Он помнил только, что это где-то в самом конце улицы.
Но искать не пришлось. Дверь дома была распахнута настежь, и на пороге, спиной к свету, стоял проповедник.
— Это ты, Ленни? — позвал он.
— Я.
— Мы уже беспокоились, — проговорила мать, выглядывая из-за плеча проповедника.
Ленни шагнул через порог и прикрыл за собой дверь. Обернувшись к матери, он заставил себя улыбнуться.
— Ты почему еще не легла? — спросил он с шутливой строгостью.
Тревожная складка на лбу у проповедника разгладилась, улыбка тронула его губы. Он протянул руку к щеколде.
— Значит, все в порядке, сын мой?
— Да, отец.
— В таком случае, пожелаю вам спокойной ночи. Тебе надо отдохнуть, Ленни. А завтра поговорим. Спокойной ночи, сестра.
Он шагнул в темноту и затворил дверь.
— Какой у тебя усталый вид, — сказала его мать.
— Почему ты до сих пор не спишь, мама?
— Надо же было тебя дождаться.
Ленни обнял ее за плечи и прижал к себе.
— Там все хорошо обошлось? — спросила она.
— Да. Вильер хотел знать, что я намерен здесь делать.
— И ты ему сказал?
— Да.
— И все обошлось благополучно?
— Да, мамочка… Иди-ка скорее спать. Ты на ногах не стоишь от усталости.
Старуха показала в угол, где на полу была постлана постель.
— Мы с Мейбл ляжем тут. А ты в спальне на кровати.