— Сядьте в машину, — сказал он. — На солнце очень жарко.
Фиета бросила на него недоверчивый взгляд, потом вошла и села на заднее сиденье.
— Прежде всего разрешите объяснить вам, кто я такой, — начал он, обращаясь к Фиете.
Она степенно кивнула в знак согласия.
— Я антрополог…
— Кто?
Молодой человек улыбнулся.
— Я изучаю людей.
— Изучаете людей? — недоверчиво повторила Фиета.
— Я нарочно приехал сюда из Англии, чтобы изучать цветных. Я хочу написать о них книгу.
Фиета покосилась на молодого человека: не вздумал ли он смеяться над нею? Белые не пишут книг о цветных.
— А зачем? — подозрительно спросила она.
— Затем, что чем больше знаешь о людях, тем лучше.
Фиета заговорила с Мейбл на африкаанс. Мейбл что-то ответила ей.
— Она спрашивает, любите ли вы ее, — сказала Фиета, повернувшись к англичанину.
— Выслушайте меня внимательно, Фиета. Скажите ей, что я так ее люблю, как свою сестру, которая живет в Англии. И еще скажите ей, что хотя я сегодня уезжаю отсюда, но я всегда буду ее помнить.
— Вы уезжаете? — переспросила Фиета.
— Да. Завтра я уже должен сесть на пароход. Скажите ей про мою любовь и про то, что я уезжаю.
Фиета принялась объяснять подробно и многословно. Мейбл заволновалась. Слезы опять заволокли ей глаза. Она стиснула руки и прижала их к груди. Когда Фиета кончила говорить, она схватила ее за плечи.
— Фиета, Фиета, скажи ему, что я хочу ехать с ним. Скажи, что я буду хорошей, буду много работать. Скажи, что я умею вкусно стряпать. Ты ведь знаешь. Я буду стирать на него и на его сестру. Ты знаешь, как я хорошо стираю. Уговори его, чтобы он взял меня с собой. Прошу тебя, Фиета. Уговори его…
Фиета посмотрела на нее теплым, сочувственным взглядом.
— Мейбл, девочка моя, — сказала она с материнской нежностью. — Ты его очень любишь?
— Да, да! Я его люблю! Скажи ему, что я очень скоро всему научусь. Я буду усердно учиться, стану такая же образованная, как Ленни, и буду говорить с ним на его языке, я тоже буду говорить по-английски, как он. Только пусть он возьмет меня с собой, скажи ему, Фиета!
— Он не может, Мейбл. У него в Англии жена и двое детей. Он не может взять тебя с собой.
Мейбл судорожно глотнула. Острая боль сжала ей сердце. Так велика была эта боль, что даже слезы высохли у нее на глазах.
— Я ей сказала, что у вас есть жена и двое детей и поэтому ей нельзя ехать с вами, — объяснила Фиета молодому человеку. — Она говорит, что вы должны взять ее с собой, потому что вы добрый. Она говорит, что будет работать для вас. Вот я и придумала про жену и детей.
Молодой человек сжал кулаки и отвернулся:
— Скажите Мейбл, что мне пора.
Фиета перевела его слова. Мейбл взглянула на него.
— Как вас зовут?
— Тони… Прощай, Мейбл.
Мейбл торопливо шепнула что-то Фиете и отвернулась.
— Она просит, чтобы вы поцеловали ее…
Тони наклонился и поцеловал Мейбл в губы. Мейбл выпрыгнула из машины и побежала, вся в слезах. Фиета пожала протянутую ей руку Тони.
— Прощайте, Фиета.
— Прощайте, Тони. Мейбл любит белых… А я их хорошо знаю, и я их ненавижу… Прощайте.
Она пошла за Мейбл.
Маленькая машина покатила по дороге, оставляя за собой облако пыли.
Раскаленное солнце свершало свой неотвратимый путь. Во всем мире люди продолжали заниматься своими делами.
В Кейптауне.
В Йоханнесбурге.
В Претории.
В Южной Африке.
На всем африканском материке.
И на всех других материках.
Во всем мире происходило одно и то же. Люди занимались своим делом. Только время не везде было одно и то же. И день не везде был один и тот же. И люди не везде были одинакового цвета. И солнце, быть может, не везде палило так жарко. Но всюду каждый был занят своим делом.
И жители обеих долин — той, где лежал Стиллевельд, и той, где лежал крааль Мако, — все занимались своими делами.
Только для одной Мейбл все кончилось с отъездом ее белого друга.
Она сидела с Фиетой на гребне холма над Стиллевельдом. Фиета молча смотрела на нее, чувствуя свое бессилие. Чем она могла нарушить оцепенение, сковавшее Мейбл всю, с ног до головы?
— Поплачь, Мейбл, — проговорила Фиета. — Тебе станет легче. Сердце не так будет болеть.
Внизу, в долине, старухи копошились на своих крошечных песчаных участках в надежде взрастить что-нибудь для пропитания семьи. И маленькие, пузатые ребятишки, превозмогая голод и сонливость, слушали Ленни, объяснявшего им азбуку.
— Горе не нужно душить в себе, Мейбл, — тихо говорила Фиета. — Нехорошо это. Поверь мне. Я знаю. И у меня было горе, Мейбл. Вот Сэм иногда теряет рассудок. А знаешь, отчего? Оттого, что он слишком много старается задушить в себе. Не надо, Мейбл. Ты знаешь, я ведь очень люблю Сэма. Так что и я несчастлива, как ты.