В дверь постучали — и вошла соседка, тетка Санни. Она держала в руках тарелку с домашним печеньем. Смущаясь, она поставила ее на стол.
— Вы ведь сегодня хлеба не пекли, так я и подумала, отнесу-ка им печенья. — Она поглядела на Ленни. — Только уж не знаю, понравится ли. Масла у меня немножко не хватило. Ну, до свиданья, сестра Сварц.
— Он мне не позволяет самой приготовить чай, — сказала мать Ленни.
Тетка Санни засмеялась и, пятясь, вышла в дверь.
Ленни разлил чай и сел возле матери.
— Ну, давай пить, мама.
За чаем он рассказывал ей о Кейптауне и обо всем, что он там делал. Она слушала с жадностью. А он рад был поговорить, так как видел, что этим помогает ей преодолеть смущение. Мало-помалу она перестала отмалчиваться, и скоро уже они оба болтали наперебой. О Кейптауне. Обо всех здешних. И она уже весело смеялась, когда он рассказывал про все смешное, что ему случалось видеть в Кейптауне.
Ленни долил чайник. Печенье было съедено все до последней крошки, и Ленни казалось, что он никогда отсюда и не уезжал.
— А где Мейбл?
— А, значит, ты ее не забыл.
— Ну что ты, мама. Как я мог забыть свою единственную сестру?
— Ты о ней не спрашивал, я и думала, что ты забыл.
— Нет, я не забыл. Я только хотел, чтобы ты сперва про себя рассказала. Я уже начинал бояться, что твой сын тебе не понравился. Так где же она?
— Она работает в Большом доме.
— В Большом доме? Том, что на горе?
— У нас ведь тут только один Большой дом.
— Она очень выросла?
— Не так, как ты, но все-таки уже большая. За нею послали мальчишку сказать, что ты приехал. Скоро, наверно, прибежит.
— А как же работа?
— Хозяева отпустят. Они добрые.
— Скажи, мама, а детей и сейчас пугают, что, если кто будет шалить, так заберут его в Большой дом и запрут в комнату и не дадут есть?
Она засмеялась. Как хорошо видеть веселые искорки у нее в глазах.
— И сейчас.
— Значит, все по-прежнему боятся большого бааса с рыжими волосами и рыжей бородой?
— Он умер, Ленни. Да, ведь ты и не знаешь. Умер, вот уже четыре года. Он был очень хороший человек. Таких и на свете мало.
— Мне казалось, что его все боятся.
— Кто в чем-нибудь провинился, те, конечно, боялись. Он строгий был, баас Герт, но справедливый. А ты всю жизнь должен его благодарить и благословлять его память.
— Почему?
— Господи, да разве ты не знаешь?
— Чего не знаю?
— Что он дал деньги на твое учение.
— Так это он!
— Ну да, а что же ты думал? Мы разве могли столько собрать? Баас Герт дал денег и велел, чтобы тебя послали в Кейптаун.
— Почему он это сделал?
Мать смотрела куда-то вдаль, задумавшись, словно забыв обо всем, что ее окружало.
— Почему? — повторил Ленни.
Она опомнилась и улыбнулась. Нежной, задумчивой, грустной улыбкой.
— Он был хороший человек, Ленни. Такой добрый, хоть на вид и строгий и суровый!
Вдруг она вскочила.
— Да что же это я расселась и болтаю, а ничего еще не сделано! Ты, сынок, пойди отдохни. Приляг на кровать. Тебе нужно отдохнуть. Вечером все девушки сюда прибегут поглядеть на тебя. И мужчинам всем захочется с тобой поговорить. Узнать, что на свете делается. Пойди полежи, а я пока приготовлю обед. Ступай, ступай.
Она прогнала его в спальню. Ленни снял пиджак и растянулся на кровати.