– Ну а когда все же это было?
– Сейчас думать будем, как тебе объяснить.
Я не стал мешать им вести свои подсчеты.
Летосчисление у эвенков было особое, связанное с какими-то памятными событиями, происшествиями в природе и в личной жизни кочевников. Миграция зверей, урожайные годы на белку или на соболя, большие наводнения, лесные пожары, сильные снежные зимы, крутые морозы, эпидемии, массовая гибель оленей, очень низкие или очень высокие цены на пушнину – вот приметные для них «затесы» на древе времени. Эти события и служили вехами, делившими прожитую жизнь на большие и малые отрезки. Такое летосчисление свидетельствовало о долгой изолированности эвенков от общей человеческой культуры.
– Спирт пьем, потом думаем, – говорит Тешка, пяля на меня посоловевшие глаза и с трудом ворочая языком. – Тешка говорить будет, как узнать, когда тайгу огонь кушай. Тешка знает. Мимо гари аргишить будешь, сруби там старый толстый дерево, узнай, сколько ему лет. Столько лет и гари. Ага, понял?
Да, я понял…
Старуха попросила еще немного спирта, выпила, поднялась и заковыляла в чум. Там долго ворчала, устраивалась возле дымокура.
Василий Николаевич, Геннадий и Лиханов тоже идут спать. Я один остаюсь со стариками. Бормочет ручей. Из тайги доносятся сонные вздохи. Щербатый месяц выплывает из-за густых вершин старых лиственниц, плывет по небу, обливая тусклым светом бледную хвою. Просторнее становится в лесу. И мне кажется, что это стоянка с древними чумами, старухой эвенкийкой, с тягучей пастушьей песней, – что все это находится не в реальном мире, а в моем воображении.
В костре догорают последние головешки. Старики не идут спать.
– Тащи еще спирт, гулять надо, – уговаривает меня Осикта, слизывая с губ олений жир.
– Сегодня хватит, болеть будете, а завтра утром рано работать надо.
К Осикте присоединяется и Тешка. Никакие отказы не помогают. Уж и не рад, что угостил их спиртом. «Какое же раньше это было страшное орудие в руках купцов, чиновников, проходимцев; ведь в таком состоянии, как сейчас, эти старики за спирт ничего не пожалеют, с покорностью примут любые условия, подпишут себе смертный приговор, ноги целовать будут, благодетелем назовут подлеца», – думаю я и остаюсь глухим к просьбам стариков.
– Сегодня хватит, не дам, – заявляю я категорически и, пожелав им спокойной ночи, иду в палатку спать.
Лунный свет полосами голубого дыма льется по просветам уснувшего леса, белые совы бесшумно скользят по воздуху…
Я уже засыпал, когда чья-то тяжелая рука легла на спальный мешок.
– Кто это?
И слышу тоненький голосок старика:
– Не обижай Улукиткана. Он не хочет тебе плохо. Может, больше я не увижу Осикту, Тешку, тропа наша короткая стала. Они просят спирт, я не должен их обижать. Дай маленько!
Разломились мои мысли, отмякло сердце, жаль стало Улукиткана. Может быть, действительно это последняя их встреча, стоит ли ее омрачать из-за глотка спирта? К тому же что особенного случится со стариками здесь, в тайге: выпьют, вспомнят былое и уснут.
– Ладно, Улукиткан, налью полкружки, и на этом кончайте. Пора отдыхать.
– Отдыхать обязательно надо. Потом ходить будем Становой. Улукиткан перевал покажет, – говорит он охмелевшим языком.
На короткое время наступает тишина. Затем опять будят меня. Я поднимаюсь.
Осикта, щуря глаза, показывает кончик указательного пальца.
– Ма-а-лень-ко уважь. Дай вина, завтра жирный олень режу, угощать буду, – говорит он, и из-под узеньких век смотрят просящие косые глаза.
– Вина нет, идите спать, ведь утром работать надо.
Слышится обиженный голос:
– Вперед гуляем… Потом Улукиткан холостить олень будет, ево зубы острый… Хе-хе!.. Дай спирту…
– Не дам… – И забираюсь поглубже в мешок.
Уже на исходе ночи я услышал возню и приглушенный стон. Пронзила страшная мысль: Осикта с Тешкой душат Улукиткана. Вскочил, как ужаленный, выбрался из палатки. Но увидел другое. У затухающего костра сидя дремал Улукиткан, уронив на грудь седую, словно заиндевевшую, голову. Рядом комок сцепившихся в драке тел Осикты и Тешки. Старики уперлись лбами по-звериному, сопят, дышат прерывисто, пальцы запутались, перевились в жестких волосах, ноги беспомощно роют землю.
– Кэ-ты!.. – вырывается из охрипшего горла у одного.
– Кэ-ты!.. – кряхтит другой.
– Улукиткан, ведь они же изуродуются! – кричу я и бросаюсь к дерущимся.
Старик очнулся и жестом руки остановил меня.
– Ничего, они просто гуляют, хорошо гуляют, – протянул он спокойно.
– Да ты посмотри, что они делают!