Его голос донесся издалека, пробуждая в голове неуместное гулкое эхо.
- Расскажи мне, я хочу быть там, где ты. - Его глаза оказались близко, но Эля никак не могла убедительно запомнить их цвет.
Она, встав на цыпочки, приблизилась щекой к его щеке и, прикрыв веки, зашептала на ухо.
- Там за моей спиной, где брызги фонтана ударяются о тень липы, видишь? Вращается туманный шарик с молниями внутри - он не просто издает звуки, он музицирует только для нас, я слышу это божественную мелодию и ты, если захочешь, услышишь.
Он прикрыл глаза вслед за ней, и, наклонившись, добровольно поддался мягкому гипнозу ее голоса.
- А за кромкой облаков плещется в вечереющем небе стайка розовых дельфинов. Аккуратней, не двигайся, иначе заметят и забрызгают.
Она прикрыла рукой его плечо, словно закрывая от расшалившихся рыбин, а он провел ладонью по ее спине, стряхивая звездную пыль, оставшуюся на память от долгих путешествий. А потом пауза, размер которой растянулся чуть ли не до возраста вселенной, заполнилась его губами, на них было так тепло так сладко, что можно было с легкостью забыть как говорить, как думать, как дышать, и оставалось только чувствовать, чувствовать, чувствовать. Его дыханье носилось по ее венам, ее сердце выстукивало завораживающий ритм в его груди, и больше не было ее, не было его, а что появилось, никто толком бы не смог объяснить.
Лем долго не мог дозвониться и когда извелся окончательно, Эля все же выковыряла из кармана неуемный телефон.
- Он скоро придет, - вздохнула девушка. - Как думаешь нас тут найти вообще возможно? - Сад был большой.
- Пусть заблудиться, - горячо пожелал Олег, а Эля засмеялась. Она мягко выскользнула из его объятий, и когда Лем их насилу нашел, о том, что происходило между ними, намекали только раскрасневшиеся щеки и губы девушки, впрочем, подобные намеки Лем читать не умел.
Врач с трудом оставил Элю на попечение ее друга, и хотя понимал, что ведет себя как влюбленный юнец, идя к зданию поликлиники, все время оборачивался, будто ища подтверждений тому, что сегодняшняя встреча - не его очередной сон, и что девушка не уйдет в рассвет, как делала всегда.
Весь вечер Эля с Лемом разбирали все вспомненные им сны, в которых она, так или иначе, фигурировала. Вечер превратили воздух из чашки с горячим каппучино, в теплый чай, жара отступила, позволяя вздохнуть основательно прожаренной природе. А в телефоне Лемма уже набрался приличный список и появился набросок схемы, от которой тянулись стрелки указателей и комментарии.
- А вот тот, где людоед ел мое мясо? - Эля указала пальцем на один из пунктов.
- Ну ты чего? Там только твое безжизненное тело, точнее то, что от него осталось и никаких намеков на личность или душу.
Девушка вздохнула. Последние два часа показали, что сны друга удивительны, порой шокирующие, иногда отвратительны, но ни один из них не обладал нужной информативностью о ней. Оговорочек по Фрейду там была тьма тьмущая, и где-то среди них можно было разглядеть Эллину беспомощность и странность, но только очень и очень вооруженным взглядом. Парню пришло в голову, что возможно не обязательно, чтобы ее четко сматрицировал только один человек, а при таком раскладе вместе с Яношем они возможно создали в снах точную Эллину копию, если предположить что он просто не помнит своих сновидений. Но, во-первых, о совместном подходе Нечто из кошмаров девушке ничего не рассказало, а во-вторых, даже в этом случае часть Лема явно не давала нужных сведений о личности Эли.
Ян звонил поделиться новостями - ему наконец доверили должность за которую он грызся не один месяц и теперь он организует маленький банкет с коллегами, отвертеться от которого просто нет возможности. Но зато завтра он приедет, как только сможет, и вышкребет из цепких лап хамоватых врачей Элю, дома выздоравливать лучше, чем в пропахшем медикаментами заведении. Едва загрустившую от отсутствия Яна девушку тут же взбодрила подружка - фантазия, в которой, вот ведь странно, для обожаемого брюнета не осталось даже скромного уголка, с недавних пор там все дышало только запахом освеженных дождем тополей.
"Олег?", - спросила она мысленно, и откуда-то из глубин подсознаний пришел хоть и не вполне вразумительный, но ответ.
Ночью в отдельной палате было комфортно, физически, естественно, поскольку душевному состоянию девушки до этого было далеко. Слух раздирал плачь Эмиля, и Эля бормотала какие-то утешительные слова, будто он мог ее услышать. Ноги комкали тонкие простыни, пальцы до боли сжимали углы подушки, и не куда было бежать, и не было возможности помочь, только шептать и шептать его имя в надежде докричаться через два мира до своей кровинки.
Бесшумно открылась дверь, впуская быструю тень, которая не пугала, а скорее вызывала облегчение, легкий сквозняк принес с собой запах тополей, и Эле показалось, что вокруг нее колышется зеленая листва. Прохладная ладонь прижалась к щеке, матрас просел под чужим весом и худые жилистые руки приподняли ее, посадили в подушки, прислонили спиной к мужской груди.
- Если тебе плохо, прогони их.
- Это не фантазии, это сын меня зовет.
- Нет, это они генерируют в тебе его голос. Представь, что вместо него трепещут крыльями стрекозы, лает собака, гудит мотор машины.
- Не могу, - всхлипнула Эля, сгибаясь от рыданий в кольце непоколебимых рук.
- Прекрати, ты сильная, ты справишься, - в его голосе была злость, и он не желал считаться с Элины слабостями.
- Откуда сила? - слезы жгли щеки, сочась по его коже, стекая на комок простыней. - Я даже своего ребенка не смогла сберечь.
- Хватит жалеть себя! Ты поднимешься с колен, и будешь жить дальше, потому что вставала всегда, даже будучи тряпкой. - Каждое слово как пощечина, которые, как известно, тоже обладают целебным эффектом. Девушку словно швырнули в стену, будто птица разбилось о закаленное стекло, у которого и в мыслях не было ее выпускать. Рыдания застряли где-то в горле, и она закашлялась, а, чуть придя в себя, выдавила:
- Ничего не трепещет, не лает и не гудит.
- Твои предложения? - он зарылся носом в ее макушку.
- Луна...
- Прочертила дорожку по морю?
- Нет, глупый, от этого же нет звуков. Луна серебрит кроны тополей, и листья трутся друг о друга, разделяя лунный свет на всех поровну.
Так они и сидели, вдвоем слушая то, что слышать, могла только она.
- Почему ты не ушел домой?
- У меня была сложная операция.
- Страшная у тебя работа.
- Поверь, все не так страшно, как бывает у тебя здесь, - провел он легким движением по ее лбу.
- И ты всегда хотел стать хирургом?
- Нет, когда-то мечтал быть анестезиологом - реаниматологом. Но врачом да, всегда. Я из семьи потомственных медиков и хирург в третьем поколении. Мой дед шутит, что вырезать что-нибудь ненужное - с детства мое призвание.
- А ты не боишься, что, перестаравшись, заденешь что-нибудь важное? - спросила она, и к медицине этот вопрос имел мало отношения.
- Тело ломается - это да, но душа, душа заживает всегда, только если не позволить ей медленно гнить от какого-нибудь очень опасного нарыва.
- И ты хочешь содрать этот нарыв, даже не спросив моего разрешения? А если это жизненно необходимая часть моей души?
- Ты ничего не смыслишь в медицины, - хохотнул он, пытаясь вернуть разговор в безопасное русло, она была слишком проницательна. - И не можешь отличить благо от болезни, вот поэтому, я не спрашиваю разрешения.
- Господи, ну откуда ты взялся?
- Я был с тобой всегда. Помнишь?
И Эле было странно и легко в плену вдруг ставших родными рук, хотя, когда ее ребенку так плохо, ей легко не должно было быть не в коем случае, и она понимала это, Олег тоже понимал, но не собирался облегчать ее душевные метания.
Из-за облаков вышла луна, и плавные тени деревьев зашевелились на полу. Они лежали в обнимку на узкой кровати. И Олег решил, что в их спальне никогда не будет огромного ложа размером с аэродром, а всегда будет стоять такая же узкая кровать, на которой можно спать только тесно прижавшись, как единое целое. Эля закрыла глаза и задышала ровно, а Олег, глядя на подрагивающие в полумраке комнаты веки, проводя пальцами по гладкой коже, думал о том, что все в его жизни было лишь для того, чтобы сегодня она уснула на его плече. По-настоящему.