— Пойдем, — говорю я Юлеське. — Пошли, недалеко осталось…
Хорошо вернуться в теплый дом! Греть в ладонях кружку горячего шерта, чувствуя, как отпускает потихоньку тело промозглый холод… Пускай осень стонет и плачет за окнами, в маленький мирок домашнего уюта ей доступа нет.
Сешма, нас с Юлеськой увидев, раскудахталась, что твоя квочка. Вот этого у нее не отнимешь — готовности помогать, не считаясь с собственными неудобствами. Что мешало ей остаться дома, среди своих? Нет, пришла ко мне по такой непогоде, дождалась, покуда я вернусь… да ведь и не сидела же праздно: прибралась в комнатах, лампы зажгла, на кухне ужин приготовила. От моих неуклюжих благодарностей она только отмахнулась и даже обиделась, мол, хватит бурчать, ведь мне же нетрудно.
— Не служанка ты мне, Сешма, — сказала я все-таки. — Не обязана ты на меня работать. Что родичи твои о тебе подумают?
— Их проблемы, — сказала Сешма, больная это у нее мозоль — родня. — Лучше ты скажи, что с вами случилось! Вы сами на себя не похожи!
— У него спроси, — кивнула я на Юлеську.
Тот только скривился. Но рот открыть не осмелился. Насмешек ждал, не иначе. Но мне смеяться совсем не хотелось. Глаза б мои этого героя больше не видели…
— Я упал, — сообщил он наконец.
— Куда?
Юлеська начал рассказывать, то и дело косясь на меня. Но я молчала, и он постепенно осмелел, начал по своему обыкновению хвастать. Я молчала. Мне было все равно.
Странное чувство, какая-то непонятная тоска владела мною. Вроде как я сидела за столом, пила горячий шерт, ела сладкие булочки, испеченные Сешмой. Но мои друзья были по одну сторону толстого, непробиваемого стекла, а я — по другую. И пробить эту стену невозможно. Невозможно никак. И… неохотно. Я не хочу бросаться грудью на эту стену! Я хочу просто сидеть в тишине и покое, и чтобы мне никто не мешал, и чтоб умолк, наконец, бесконечных шум этих глупых разговоров…
…Мой наставник, дорей-мастер Норк, приходился мне дядькой — он был старшим братом моего отца. А его жена, госпожа Саемма, была старшей сестрой Сешме. Сешма тоже не поверила, будто мастер Норк мог убить свою жену из ревности. Но она смолчала тогда перед Верховным, как и все остальные. Когда она искренней была? Сейчас, когда со мной почти каждый день проводит или тогда, когда молчала вместе с остальными?..
Юлеська совсем уж разошелся. Его послушать, так храбрец, каких поискать. А то я визга его не слышала, когда он в пропасть летел! Сешма слушает его с восхищением, глаза так и блестят. Вот и вился бы вокруг Сешмы, чем не пара тебе? Красивая, умная, к тебе с симпатией относится. А что на целых четыре весны старше, так по ней того не видать. Нет, тянет тебя на глупые никому, не нужные подвиги. Свернешь когда-нибудь шею, разве это дело?
Колокольчики при дверях вдруг запели — динь-дон. Это были другие колокольчики, не те легкомысленные звонкоголосые малыши, что сторожили вход в мастерскую. Эти были старыми, солидными господами, с густым голосом и древней памятью. Их спросить, так о многом, наверное, услышать можно. Да только как у них спросишь…
— Я открою, — мгновенно вызвалась Сешма.
Кого там принесло, интересно? По такой непогоде… Впрочем, сейчас узнаю.
— Ясного вам вечера, дети!
Да уж. В тон заоконной непогоди приветствие, ничего не скажешь. Сешма сейчас же захлопотала, предлагая гостье шерт и уговаривая отведать булочку. Хотя вот уж кому булочки были совсем уж лишними!
Дорей-целительница, нданна Кемма была чудовищно полна. При высоком, гораздо выше среднего, росте это смотрелось впечатляюще. В кухне сразу же стало мало места. Но полнота целительницы вовсе не была бесформенной. Наоборот, затянутая в шелка фигура смотрелась намного эффектнее, чем у иных городских модниц, годами изнуряющих себя голодом ради тонкой талии.
— Что с тобой, девочка? — сразу обратилась она ко мне. — На тебе лица нет!
— Ничего, — буркнула я.
Сейчас мне достанется… За то, что силы растратила, а восстановить не позаботилась. Кемма вообще была против того, чтобы меня магии учили. Сколько она с Верховными спорила, доказывала, что он зря это делает, что это вредно для здоровья моей души… Да только кто б там ее слушал! Тогда она за меня взялась. И ее забота, можете мне поверить, вовсе не то, что спокойно перенести можно.
Кемма взяла меня за руку. Ее ладонь была сухой и горячей, в ней таилась целящая сила.
— Понятно, — сердито сказала она. — Голова есть на плечах? Чем ты думала, когда Силу тратила, дитя?