— Джесс, дорогая, почему вы плакали?
— Да нет, я и не думала плакать, — возразила она, пытаясь стереть с лица остатки слез, которые так упорно отрицала, и лишь в этот момент вспомнила, что ее руки намазаны мазью.
— Джесси, милая, в чем дело? — уговаривал ее Луиджи, обнимая одной рукой и прижимая к себе.
— Я…
Луиджи что-то тихо пробормотал себе под нос по-итальянски, потом нежно коснулся рукой ее подбородка и посмотрел в глаза.
— Джесс, дорогая, я ничего не понял, извините. Успокойтесь и расскажите, что случилось.
— Ничего страшного, Луиджи. Пустяки! Просто кто-нибудь другой на моем месте догадался бы воспользоваться резиновыми перчатками, их ведь там целая пачка, а я…
— Стоп, давайте по порядку! — приказал Луиджи.
— Да вот, пришлось намазать руки кремом от аллергии.
— Зачем?
— У меня же аллергия на некоторые антисептики, именно поэтому я не смогла стать медсестрой.
— И сегодня вы, стараясь мне помочь, использовали антисептик для обработки моей руки, и аллергия возобновилась? — догадался Луиджи, начиная наконец улавливать смысл в ее бессвязных высказываниях. — Слава Богу, что эта аптечка оказалась настолько хорошо оснащенной, что в ней есть даже антиаллергическая мазь.
— Да, конечно, — всхлипнула Джесс, смутно чувствуя, что ей в самом деле необходимо что-то предпринять, чтобы взять себя в руки. — Эта мазь вообще не понадобилась бы мне, если бы я вспомнила, что в аптечке лежит целая пачка хирургических перчаток!
— Ну конечно. — В его голосе послышалась едва заметная снисходительная усмешка. — А если мы поищем получше, то, без сомнения, найдем там и скальпель для хирургических операций. — Указательным пальцем он стал очень ласково и осторожно смахивать слезы с ее глаз.
— Вам нельзя шевелить этим пальцем! — слабо воспротивилась Джесс. — Я же предупреждала, что может снова начаться кровотечение!
— Джесс, дорогая, почему вы все еще плачете? — прошептал Луиджи, не обращая внимания на ее слова.
— Я?.. Потому что этот инцидент напомнил мне о том, как я мечтала стать медсестрой, — солгала она. А что ей оставалось делать, уж не признаться ли, что она плачет из-за того, что, невзирая на голос разума, влюбилась в него безнадежно.
— Но ведь вы могли заняться чем-нибудь другим, также имеющим отношение к медицине.
— Да, знаю… — Джесс растерянно замолчала. — Я просто не хочу об этом говорить! — Это было именно то, что ей пытались втолковать Чарльз и ее мать, но она слишком привыкла жалеть бедненькую себя, чтобы обращать внимание на их советы, пусть даже самые добрые и разумные…
— Извините, не хотел вас огорчить, — тихо произнес Луиджи, отпуская ее. Некоторое время он молчал, но потом на его лице появилось лукавое и вместе с тем осторожное выражение: — Джесс, если я буду вами руководить в искусстве приготовления кофе, не могли бы мы сейчас выпить по чашечке? По одной, маленькой, а?
Несостоявшаяся медсестра отрицательно покачала головой, истаивая и одновременно расцветая под лучами его неожиданно засиявшей озорной улыбки.
— Вы пьете слишком крепкий кофе, а сейчас вам необходим хороший ночной сон: вы все еще бледны, как привидение. — Она встала. — На кухне есть какао, и, если вы как примерный больной пойдете в кровать, я принесу вам полную чашку этого напитка.
Она засмеялась, когда он театрально содрогнулся.
— Как прикажете, сестра, — вздохнул он, тоже поднимаясь. Когда Джесс уже пошла к двери, он окликнул ее.
Девушка остановилась на месте и обернулась. Видя, что он приближается, она почувствовала себя так, будто вся затаившаяся в ней любовь вдруг засияла изнутри солнечными лучами, яркими, беспощадными, блаженно-радостными.
— Спасибо, — прошептал Луиджи, указывая на забинтованную руку.
Джесс не сомневалась, что он хочет ее обнять, и ее сердце забилось в ожидании этого желанного события так сильно, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Ладонью здоровой руки он нежно погладил ее по щеке.
— Возможно, вы правы насчет раннего сна и какао! — неожиданно резко сказал он и прошел мимо нее в дверь.
Она должна радоваться, что он не пристает к ней, сердито твердила себе Джесс, помешивая какао. Существовало немало мужчин, которые довольно сильно привлекали ее, но легкость, с которой ей удавалось справиться с этим влечением, только усиливала ее подсознательное подозрение, что она не способна раскрыть объятия мужчине, которого не любит. Теперь же, вопреки всем доводам рассудка, она страдала от любви, над которой, казалось, у нее не было контроля. Это состояние было невыносимо. Перед Джесс стояла дилемма: или поддаться этой любви, или бежать прочь от столь коварного мужчины.