— Похоже, Ченс передумал, — откликнулась Скайлер, увидев, как ее конь прижал уши, едва ему на спину легла дорожная попона.
— На его месте я поступила бы так же. — Микки хрипловато засмеялась и щелкнула старой зажигалкой, прикуривая сигарету. — Карусели сегодня придется отведать хлыста, и она это знает. — Темные волосы Микки, как обычно, были встрепаны, а иссиня-черные глаза, похожие на мокрые сливы, насмешливо поблескивали. — А Ченс волнуется не напрасно.
— Вот как? А кто пришел первым в охотничьем паркуре [9]в Твин-Лейкс?
— Только потому, что Карусель потеряла подкову.
— Помнится, она потеряла еще кое-что, — рассмеялась Скайлер, вспомнив, как аппалуза сбросила Микки и та упала прямо в живую изгородь.
Микки с вызовом усмехнулась:
— Признайся, что перепуган не Ченс, а ты сама. Ты же знаешь, что я в два счета обставлю тебя!
Такие перепалки случались между ними со времен Пони-клуба, но если кто-нибудь другой пытался высмеять одну из девушек, наглец встречал отпор двух разъяренных противниц. Девушки выросли вместе, почти не покидая Стоуни-Крик, и Скайлер питала к подруге поистине сестринскую любовь и привязанность.
— Болтай сколько хочешь — может, подбодришь себя, — бросила Скайлер, раздвинув широкие двойные двери и выводя коня во двор.
Два пикапа с прицепленными к ними трейлерами «кингстон» ждали на стоянке возле усыпанной гравием дорожки. Водители машин прислонились к изгороди, покуривая и потягивая кофе из бумажных стаканов. Скайлер помедлила, вдыхая запах свежескошенной травы, и бросила взгляд в сторону неровной линии горизонта, над которым уже поднималось солнце.
Но в эту минуту безмятежности Скайлер вдруг снова подумала о родной матери и ощутила боль.
— Интересно, жива ли она?
Скайлер поняла, что произнесла эти слова вслух, только когда Микки уставилась на нее, щуря глаза от сигаретного дыма.
— Кто?
— Моя родная мать, — сухо отозвалась Скайлер. — Та, которая решила, что я — бесценный подарок, и преподнесла меня владельцу квартиры.
— С чего ты вдруг вспомнила о ней?
— Не знаю. — Скайлер сделала паузу, и в ней опять что-то сжалось. «Что она подумала бы, увидев меня сейчас? Гордилась бы она мной или ей было бы все равно?»
Микки окинула подругу долгим, оценивающим взглядом, затянулась сигаретой и выпустила облачко дыма в еще прохладную синеву неба, которая к полудню раскалится добела. Скайлер не в первый раз делилась с Микки самыми сокровенными мыслями о матери, и та понимала, что странные вопросы не имеют ответов.
— Могло быть и хуже. По крайней мере из трех родителей у тебя есть двое. — Микки пожала плечами. — Моим предкам начхать на меня, а твои приемные мать и отец обожают тебя.
Скайлер задумчиво погладила шелковистую шею Ченслора.
Горькая правда заключалась в том, что к каждому новому прыжку, к каждой новой ленте она стремилась не из желания побеждать, а из-за матери. Скайлер словно пыталась доказать женщине, которая кормила ее грудью, меняла подгузники, укачивала, а потом исчезла, что брошенная дочь достойна любви и заботы.
Они с Микки подвели лошадей к трейлерам, и тут Ченслор начал упираться.
— Хватит, Ченс! — Скайлер потянула за узду.
Но возле алюминиевого пандуса, ведущего в первый трейлер, Ченслор встал как вкопанный и смотрел на хозяйку, пока та, вздохнув, не извлекла из кармана морковку. Держа лакомство перед мордой коня, Скайлер заставила его взойти по пандусу.
Проезжая по пути к шоссе по главной улице пригорода с ее белыми, обшитыми досками магазинами и уличными фонарями в викторианском стиле, Скайлер помахала Миранде: стоя возле бывшего каретника, где разместился мамин магазин, та поливала цветы в чугунных вазонах. Худощавая, как фотомодель, и одетая как девушки с рекламных объявлений Миранда махнула рукой в ответ. Она заступала на пост в магазине летом и осенью, пока Кейт сопровождала дочь на состязания, словно команда поддержки, состоящая всего из одного человека.
Этим утром Кейт рано уехала на ипподром, чтобы занять удобное место. Скайлер улыбнулась, так и не припомнив ни единого случая, когда бы ее мама не смогла или не пожелала присутствовать на состязаниях. Однажды Кейт сама срезала чуть ли не все цветы в своем драгоценном саду и отдала их Скайлер и ее отряду герл-скаутов для парада в День ветеранов [10]. А после операции, когда Скайлер была несколько недель прикована к постели, мама часами читала ей вслух и помогала вырезать фотографии лошадей из журналов.
«Микки права — мне повезло, — думала Скайлер. — И не только потому, что у меня замечательные родители. С самого детства мне ни в чем не отказывали, но при этом не баловали».
В Нортфилде, расположенном в двенадцати милях к северо-западу от Гринвича, с его особняками и гаражами на четыре машины, было не принято кичиться богатством. Никто из родителей одноклассниц Скайлер не водил роскошные европейские машины и не гонялся за одеждой, на этикетках которой значились имена знаменитых модельеров. Эти люди не слишком высоко ценили вошедший в моду псевдоанглийский стиль и предпочитали отдыхать дома, а не таскать по всей Европе гору чемоданов с монограммами. Они не ужасались, когда кетчуп из бутылок проливался на антикварные обеденные столы, и невозмутимо топали по двухсотлетним турецким коврам в облепленных грязью сапогах для верховой езды. Собакам, целыми днями носившимся по пастбищам и садам, разрешалось спать на любом диване. А за обедом горожане беседовали не о том, кто сколотил более внушительное состояние, а о трехлетней кобылке, подающей большие надежды, о победителе состязаний в Гладстоне, о том, не отменят ли в этом году из-за дождя скачки в Лейк-Плесиде.
По мнению Скайлер, от других ее маму отличала не трость, с которой она не расставалась, а перенесенные страдания. Боль не исчезала никогда, она сквозила в мелких морщинках вокруг глаз и рта, в улыбке, словно блик на кончике ножа. Мама не жаловалась, даже не заговаривала о боли… впрочем, она умела хранить тайны.
«Какую тайну о моей настоящей матери она хранит? Отчего ее глаза темнеют, стоит мне заговорить о прошлом?»
Глядя в окно машины на убегающие вдаль поля, Скайлер всей душой надеялась, что поступит правильно, отважившись открыть этот ящик Пандоры.
Благотворительные состязания по конному спорту, которые проводились в Бэллихью раз в год, в августе, молодые спортсмены считали удачной возможностью показать себя. К полудню Скайлер и Микки так удачно выступили в отборочных соревнованиях, что были допущены к участию в конкуре среди любителей и владельцев лошадей группы юниоров.
Выводя коня на разминочный манеж, Скайлер вдруг осознала, что нервничает гораздо меньше, чем ожидала. Она окинула взглядом трибуны, надеясь увидеть Кейт. Но зрителей собралось слишком много, а Ченслор приплясывал, мешая Скайлер сосредоточиться.
Она рысью направила коня к обнесенному белой оградой манежу для соревнований с продуманно расставленными барьерами и, откинувшись в седле, осадила его неподалеку от бурлящей толпы у ворот. Здесь полдюжины конюхов подтягивали подпруги и поправляли трензели, тренеры давали последние советы, наездники водили кругами взбудораженных лошадей. В воздухе висело бурое облако пыли, поднятой копытами и сапогами; до полудня было еще далеко, но солнце уже припекало. Вдалеке под солнцем сверкали девственно-белые строения фермы Бэллихью и сочные зеленые пастбища, напоминающие мираж в пустыне.
Скайлер наклонилась вперед и погладила Ченслора по шее. Он волновался, как и она сама. На ее виске билась жилка. Скайлер зажмурилась, стараясь усилием воли избавиться от начинающейся головной боли. Про себя она твердила: «Послушай, Ченс, это серьезное испытание. Мы должны показать им всем… Только не горячись, ладно?»
В прошлом году Скайлер впервые участвовала в соревнованиях высшего класса трудности верхом на Ченслоре, завоевывая призы в конкуре и в конце концов заняв четвертое место в Северо-Восточных региональных состязаниях. Но шестилетний Ченслор был еще молод, довольно пуглив и невысок. В холке его рост не превышал ста пятидесяти трех сантиметров, как у пони-переростка.
10
День ветеранов отмечается в США и Канаде 11 ноября как день окончания боевых действий в обеих мировых войнах.