Мы входим под потолок, над нами нависают колонны, шторы, окна. В мелком смешном киоске прячут женщину — билетёршу.
— Стой! Воспользуемся привилегией.
Мы ловим мобильную сеть, как замурованные, чтобы потратить льготные деньги по «Пушкинской карте». Выходит, она знает, что мне не больше двадцати трех.
Суём телефоны в окошко, кивает, провожает взглядом. Мы не заходим — сначала садимся на зелёный диван, как будто очень устали. Странно, но так и есть.
Кажется, это первая наша запланированная совместная вылазка. Без происшествий.
— Давай представим, что это свидание.
— Да ну. Я с девушками на свидания не хожу! Тем более, с малявками.
Зачем она ведёт себя, как маленькая?
— Не хмурься, морщина на лбу будет.
Она берёт моё лицо в свои руки и разглаживает большими пальцами щёки, лоб. Неприятно — как будто втапливает грязь.
— Ладно, не дёргайся.
К чему это?
Она целует меня в лоб. Я бы хотела уснуть.
— Пошли, чего расселась-то!
Галерея открывает нам свои залы — огромные и пустые.
— Простите, нам для статистики. А вы откуда?
— Она — родилась здесь, а я так, заезжая.
— Вы где-то учитесь?
— Во ВГИКе.
Я молчу, не хочу говорить.
— Ничего себе! Интересно-интересно. Ну, наслаждайтесь.
— Спасибо!
Мы отходим к картине с голой толстой женщиной.
— Ты режиссер?
— Режиссерка… Да ладно, не спеши удочки сматывать. Я отчислилась давно, ха-ха. Да и не оттуда.
— Опять наврала все?
— Чуток преувеличила.
Хорошо. Не так страшно.
— А чего камеру с собой не возишь?
— Очень смешно. Не мешай мне наслаждаться искусством.
Искусством не наслаждаются.
— Чего говоришь?
— Я… ничего.
— Ну, супер. Все, давай по разным углам разойдёмся. В центре зала встретимся.
Я отхожу ровно в центр зала и верчусь на месте, разглядывая всё разом и ничего конкретно.
— Так хотела со мной встретиться?
Она подходит.
— Нет. Лучше бы мне тебя вообще не встречать.
— Это из стиха?
Она вечно так делает — как бы мешает моё сознание со своим. И теперь я вынуждена вспоминать, о каком стихе говорила. Может быть, она его выдумала.
— Тебе нравится экспозиция?
Я молчу.
— Ну, вот эта картина, например?
Я всё продолжаю молчать. Она указывает на что-то, чему нет названия — я не могу разглядеть маленькую белую табличку. Только голубое, красное, жёлтое. Только луч акварели — или это не акварель. Я не знаю. Почему-то оно мне улыбается, как будто у него есть лицо.
— Это же просто птенец.
Говорю.
Её, по-видимому, это умиляет. Она странно улыбается.
— Чего ты?
— Ты очень смешно говоришь о вещах, которые тебе важны. Как будто они совсем чужие. Надо же так показать, чтоб не дай бог не украли, да? Бабушка научила? Такая ты еще глупая, маленькая.
— Да, это просто птенец.
Дальше мы ходим по красивому старому полу совсем одни в большом пространстве других малозначительных картин. Мне кажется, птенец щебечет из-за угла, просит вернуться к нему.
Но я боюсь посмотреть.
В конце концов, она сама уводит меня — ей хочется есть.
— А пошли в кафешку!
— В шашлычку?
— А тут есть? Пошли!
Шашлычки не то же самое, что кофешопы — они не обманывают русского человека своим названием. И мы идём есть разное мясо.
Иногда я думаю: что, если бы по нашему путешествию сняли фильм? Это была бы очень скучная картина. Две непонятные девушки. Как бы они представили её? А меня? Кем бы я была?
В «О чём говорят мужчины?» есть сцена придорожного кафе, где те самые мужчины о чем-то говорят и едят, почти как мы, очень вкусный шашлык. Только они друзья. Кто мы с ней такие? Зачем мы поехали вместе?
Мне хотелось её рядом, когда мы летели в самолёте — я сильно боюсь летать. Но только в процессе полёта стало понятно, что она летит в пустоту, то есть ко мне. И останется надолго.
— Лицо попроще сделай, щас прыщ выдавишь таким напряжением лба.
— Ну у тебя и остроты.
— Остроты… ха-ха-ха… остроты! Че за слово?
— Почему ты иногда себя так ведёшь?
— Как быдло?
— Ну… да.
— Потому что я не считаю себя выше других, зазнайка. Тебе бы тоже поучиться.
— Спасибо. Учту.
Мы помолчали, пережёвывая баранину.
— Кстати, я хочу улететь в Москву.
Это я сказала.
— Поживёшь без меня немного?
И это.
— Ты дурочка?
А вот это уже не я.