— Ну что? Не надумала рассказать, как всё было на самом деле? — кано Файриан перешёл с предонского на классический эльфийский. Надо полагать, для разнообразия. Или он всерьёз надеялся, что смена языка помешает мне врать?
— Я же тебе всё уже объяснила, — Эльфы обращались друг к другу на 'ты' невзирая на возраст и звания. И чтобы сойти за свою, мне приходилось постоянно следить за речью. А то 'выкнешь' ненароком командиру — и прощай вся маскировка. Нет уж, пусть лучше дезертиром считают. — Не знаю, как это вышло. Шла я спокойно по лесу, никого не трогала. А тут вдруг выскочил из портала этот белобрысый с мечом, и давай за мной гоняться по всей поляне. Я по мере сил отбивалась, потом он меня чуть не убил, а потом вы подоспели. И я только тогда сообразила, что ничегошеньки о себе не помню. Вот драку — помню, а до неё — как отрезало. Как ты думаешь, это потом пройдёт?
Кано смерил меня хмурым взглядом и чиркнул что‑то на лежащей перед ним бумаге. Мой вопрос он бесцеремонно проигнорировал, предпочтя задать свой:
— А что ему от тебя было надо?
— Да откуда мне знать? Я ведь его первый раз в жизни видела! Или не первый? Не помню!
— И он ничего о себе не говорил?
— Кажется, нет… Знаешь, мне было немного некогда его слушать, я выжить пыталась.
Это была самая слабая часть моей наспех скроенной легенды. Я понятия не имела, наблюдали ли эльфы всю драку, или только её окончание. И если всю — то слышали ли они наши словесные перепалки. И если слышали — что из сказанного поняли.
— А как ты думаешь, малышка, когда тот молодой человек очухается, он подтвердит твой рассказ? Или поведает нам что‑то новенькое?
— Может, и поведает, откуда я знаю. Мне, например, очень интересно было бы послушать, из‑за чего он пытался меня убить. — А ведь чистая правда, между прочим! Я и на самом деле не в курсе, зачем этот маньяк за мной гоняется. — А как он себя чувствует, кстати?
— Как‑как… — Эльф многозначительно развёл руками. — Хэйн, балда, ему какую‑то артерию сгоряча прострелил. Крови вытекло — море. Да ещё пока стрелу доставали, разворотили там всё, что можно. Так что пока без сознания валяется. Иногда приходит в себя, бормочет что‑то, но на каком языке — никто понять не может.
— А можно попробовать с ним пообщаться?
— Чтоб вы за моей спиной заговор устроили? Ну уж нет, малышка, всему есть предел, даже моему расположению. Пусть пока строит из себя несчастного мученика. Ещё пару дней полежит — а потом я сам с ним поговорю, по — своему. Мигом вспомнит даже те языки, которые отродясь не знал.
— Но он же не притворяется, он на самом деле ранен. И ему на самом деле плохо, — рискнула высказаться я.
— Ничего, будет ещё хуже, — 'обнадёжил' меня кано. — Не знал бы, что он маг — давно собственными руками придушил бы, чтоб не выпендривался. Ладно, хватит на сегодня. Эй, заберите кто‑нибудь эту беспамятную. А ты, малышка, хоть имя себе какое‑нибудь придумай, что ли. А то неудобно ведь.
Эльфы подхватили меня под руки и затолкали в ту самую землянку, где я теперь обитала вместе с Ксанкой. Девушка от меня больше не шарахалась, а вот при виде солдат по — прежнему зарывалась в плащ. В остальном же она вела себя совершенно нормально, если, конечно, можно было считать нормальным то, что она меня абсолютно не помнила. И в отличие от моей придуманной амнезии, её потеря памяти была самой настоящей.
Ксанка считала, что родилась и выросла в каком‑то селе. А три года назад, когда её родители умерли, переехала к бабушке — знахарке в небольшую деревеньку на окраине Вертского леса. Жила как все: ловила рыбу, работала в огороде, пасла деревенских коз и не о каких других мирах слыхом не слыхивала. Колдовать её тоже научила бабушка, и она же предупредила, что магией можно пользоваться только в самых крайних случаях. Потом старушка умерла, а на деревню вскоре напали эльфы. Два десятка сонных жителей не сумели дать отпор возникшему из ниоткуда отряду остроухих. Ксанку схватили, остальных — убили. Так девушка оказалась в плену.
Она рассказала мне эту незатейливую историю в первые же минуты нашего нового знакомства. Сразу после того, как объяснила, что я обозналась, и она никак не может быть моей сестрой, потому что у деревенской девчонки Исты никогда не было эльфийской родни.
Да, её звали Иста. Просто Иста, безо всяких титулов и фамилий.
У просто Исты было ксанкино веснушчатое лицо, ксанкины густые рыжие волосы (совсем как у мамы!) — и незнакомый хриплый голос.
Я ничего не понимала, но была твёрдо уверена в том, что не ошибаюсь. Поэтому однажды набралась наглости и попросила девушку показать мне ногу. Настоящая Ксанка когда‑то пропорола ступню велосипедной спицей. Рана затянулась, но шрам остался.