— Туда!.. Быстро! Мы сможем помочь!
Я только кивнула. Лучше всегда верить в лучшее, даже если точно знаешь, что хорошо уже не будет.
Когда мы притащили Кириана в серую хижину на берегу, он был ещё жив. Лина командовала мной, и голос срывался на крик. Она рыдала, не переставая.
— Сюда. Сядь рядом! Ближе!.. Господи, помилуй! Дай руку.
Сил у меня не хватало, но я твердо решила отдать все, что смогу, пусть для этого придется иссохнуть и потерять душу.
— Святые земли, помогите! — шептала девушка. — Не отдавайте его небу! Он должен жить. Пожалуйста, отовсюду… Любые крохи, любые капли, хоть какие-то энергии…
— Лина, — вдруг прошептал парень. — Фрэйа… Я уже мертвец. Такие дыры не срастить. Но мое время позволит нам побыть вместе… ещё несколько минут.
— Молчи, идиот!!! — заорала девушка так, что я вздрогнула. — Ты будешь жить! Сейчас я тебя вылечу! Мы вылечим вместе. Сейчас. Сейчас… Фрэйа! Ещё немного, умоляю!.. Боже, боже… Почему не выходит? — и она зарыдала, поливая его бледное лицо слезами.
Кириан поднял руку, и, не обращая внимания на фонтаны крови, погладил Лину по голове.
— Не грусти, кроха. Не надо. Не плач, хорошая! Маленький, замечательный, чудесный человек… У тебя все будет отлично, — рука упала, и Лина тотчас схватила её и принялась целовать. — Я бы ничего не стал менять в своей жизни. И прожил её так, как хотел. А ты… — он выдохнул и поглядел мне в глаза нестерпимой осенней синевой Цевры. — Фрэйа… Живое солнце. Свет для миров. Береги себя. — И снова трудный вздох, и снова алое и синее слились воедино. — Жалею только, что не удастся попрощаться с братом. Если когда-нибудь будете на Цевре… Он… Его зовут… — он надолго замолчал, медленно и тяжело дыша. Лина в кровь искусала губы. Она уже не плакала — выла, как раненое животное. — О чем я говорил?
— О брате, — всхлипнула девушка. — Ты не уйдешь, Кир! Не уйдешь. Пожалуйста, не оставляй нас!.. Фрэйа, давай попробуем ещё раз!
Слезы мешали мне сосредоточиться, стекали по подбородку и капали на штаны. Я вцепилась в её руку и сжала плечо Кириана. Не вышло. Ничего. Время и правда замерло вокруг нас.
— Не надо. Потратим драгоценные секунды на ерунду, — хрипло сказал парень. — Не бойтесь, мне совсем не больно. — Однако в следующее мгновение он выгнулся и застонал, и лицо Лины исказила гримаса ужаса.
— Фрэйа, — прохрипела она. — Мы должны облегчить его боль!
Я кивнула, и я в следующий миг страдание перешло в меня. Какая-то его часть, но и её едва удавалось выносить. Лина стонала, мотая головой, пока Кириан снова не открыл глаза. Лицо его разгладилось, темные ресницы затрепетали.
— Моя семья. Я счастлив. Это правильно. — Он набрал ещё воздуха: — Хорошо, что ты не влюбилась в меня…
— Но я влюбилась… — едва слышно ответила девушка. Щеки её были мокрыми и ярко полыхали, и слезы продолжали литься. — Я люблю тебя!
— Не-е-ет, — протянул он. — Юная любовь пройдет. И хорошо, что я не полюбил тебя… А, может, и не очень. Попробовать определенно стоило.
С этими словами он медленно выдохнул и закрыл глаза.
— Мы любим тебя, — прошептала я. — Любим тебя, Кириан…
Губы парня едва заметно дрогнули.
— Тогда мне пора. Прощайте.
Под черной луной, среди густых железных трав, в мире, закрытом для Промежутка, Кириан умер с улыбкой на губах.
Мы сидели на полу, заметенные светящимися песками — древние страдания в объятьях неведомого древнего мира. Позади, на холме, гремело листьями железное дерево — могила Кириана. Его создала Лина — вырастила, пустила серебряные корни до самых недр. Даже если случится жуткая буря, оно выстоит. Даже если землю затопит — оно останется жить и сиять под водой во всем своем суровом бесстрашии. Его дерево под неведомой, но не страшной черной луной. Кириан был цветным, и казалось неправильным оставлять его здесь, в этом черно-белом мире. Мы не спали. Не разговаривали. Только держались за руки. Я знала, что если бы ушла на зов, Лина была бы мертва. Оставшись, я помогла Кириану спасти её. Но ему уже никто помочь не мог.
Лина проплакала несколько часов. Я молча гладила её по голове. Лишь после, когда девушка наконец уснула, я позволила и себе бессильные слезы. А когда они ушли, в груди родилась музыка и с ней слова.
Кириан не успел сочинить обо мне песню, зато я могла спеть о нем. Я поднялась на холм, и произнесла вслух необходимые слова.
Странно, но после того, как душа покинула его тело, страшные раны как будто разгладились, и, даже несмотря на отсутствие дыхания, Кириан казался спящим. Но он не спал. А если и заснул, то навсегда.
Он многого не успел. Он так и не полюбил, не создал детей, не познакомил нас с братом. Он не встретился с моим мужчиной и не выложил ему компромат на меня. Он не увидел мою родину и родину Лины…
Но он успел жить. Да, он жил, дыша полной грудью и отдавая всего себя чувствам и инстинктам.
А все же «никогда» было безжалостно. Оно душило и истязало меня. Он никогда не усмехнется ласково и страстно, но почешет нос, не рассердится и не отругает нас. Я не смогу коснуться его, снова по-дружески поцеловать, обнять и приласкать, взъерошить густые светлые волосы… Это было тяжелее всего — не иметь возможности коснуться, не услышать стук сердца, тихий звук дыхания. Кириан умер. Он ушел навсегда, и я не могла принять это.
Я хотела сражаться за крохи жизни, что оставались от него, за воспоминания о нем, за чувство его, даже за его имя. Я хотела кричать, рвать на себе волосы, молить Промежуток вернуть друга, но понимала, что все бесполезно. Кошмары сбываются чаще счастливых грез.
У меня были его фотографии. В Промежутке оставались даже некоторые вещи, принадлежавшие Киру. Но его самого уже не было рядом. И не будет.
Никогда.
Возможно, я могла бы поделиться с кем-то этим отчаянием, но только не с Линой. Ей и так хватало боли.
Она никак не хотела уходить из хижины, хотя к тому времени Промежуток откликнулся и был готов принять нас.
— Не могу, Фрэйа. Не могу бросить его. Мне нужно ещё какое-то время побыть здесь… Одной. Он был моим чем-то. Любовью или влюбленностью — неважно. Ты должна оставить меня сейчас. Твоего тепла хватит, чтобы утешиться, но я должна преодолеть боль сама. — Она посмотрела мне в глаза. — Мы расстанемся надолго. Возможно, на несколько лет. Нет, я не предсказатель, но знаю, что будет так. Ты — моя сестра, и какая разница, что выдуманная? Обещаю, что сохраню воспоминания о тебе. Знаю, звучит самонадеянно, но я так хочу, и будет по моему слову.
— Его брат, — тихо сказала я. — Нужно его найти. И Аги с Юрайном, они куда-то провалились… Юджин тоже должен знать о произошедшем.
— Позволь мне, — прошептала она. — Я сделаю это для Кириана. А ты должна сделать для него то, о чем он просил ещё раньше. Найди свою любовь, Фрэйа. Кириан будет рад, когда ты обретешь счастье.
— Но сделаю и ещё кое-что. Если ты обещаешь найти его брата, я обещаю найти ту тварь, что убила Кира.
Лина сглотнула.
— Клянусь.
— И я клянусь, — сказала я, крепко обнимая девушку
Так я попрощалась с сестрой.
Миры закрутили меня, как бельё в центрифуге. Меня так изрядно простирало, прополоскало и выжало, что я стала совсем белая: человек без прошлого и без будущего. Точно я знала только одно: как меня зовут. Остальное укутал туман. Так чувствует себя человек на краю пропасти, как раз перед тем, как шагнуть туда. Но я не могла сделать этот последний шаг, а пятиться назад было поздно.
В одном из миров меня едва не сварили заживо голодные черные люди, потом я попала в мир печальных говорящих птиц: улетая в дальние края, они просили не забывать их. Я долго жила в ветхой избушке в глубине хмурого леса и ела белые грибы размером с автомобильные колёса и пахучую чёрную ежевику. Нашла маленькую лодку и поплыла вдоль берега — в самую глубь потаённой зелёной страны. Мне попадались непуганые олени, любопытно смотрящие с берега, и волки, стаями сбегавшие с гор к воде, большие черные медведи, ловящие рыбу на протоках, и бобры, строящие плотины… Я видела пустыню, заполненную кристально-чистыми озёрами, и купалась в этих прозрачных лагунах, глядя на чёрное, полное голубых звёзд небо. Была в долинах, поросших синими деревьями, и небо было синим, и земля было тёмно-синей, а вместо травы росли на ней алые цветы, похожие на маки. И не было в этом мире ни дня, ни ночи — сплошные светлые сумерки и бесконечные густые туманы, мерцающие золотым огнём, и в этом огненном тумане мельтешили тени каких-то полупрозрачных существ. Они осторожно шли за мной и слышали меня, и наблюдали. И я глядела сквозь них и сквозь туман: на красные поля под синим небом, на деревья тонкие и острые, как иглы, и не пыталась вспомнить, только запоминала… Я была в горах высоких, как само небо, и мёрзла на вершинах, лишённых жизни. Видела извержения вулканов и потоки голубой лавы, текущей по светлой земле, и бежала прочь от страшных чёрных смерчей: туда, где спасительным огоньком сияла упавшая к самому горизонту звезда. Помню мир, покрытый зелёным туманом, в котором бродили невиданные создания, похожие на слонов. Они переговаривались друг с другом, как будто пели, и их песни навевали на меня тоску по дому, которого я не помнила. Я бродила по заброшенным садам, обильно плодоносящим сочными фруктами, и их торжественная тишина походила на голод: уже очень давно никто не вкушал их плодов, не трогал низкие, припавшие к самой земле ветви. Меня заносило в реальности, которые я не могла отличить от сна: такие, где беззаботно переговаривались между собой созревающие свёклы и моркови размером с дерево, и весело пыхтели, перекатываясь, огромные добродушные арбузы. А перцы были задиристые и вредные, а сливы робкие и нежные… Помню, как покатилась вниз с высоченной горы и больно ударилась головой о красный горячий камень. Помню, как шла по воде, и выбиралась на каменистые песчаные островки, где росли в изобилии невиданные сочные ягоды. По бокам возвышались белые скалы, поросшие изумрудным мхом, и падали вниз звонкие водопады — холодные и суетливые; и этот таинственный коридор не кончался день, два и неделю, и я не видела необходимости залезть на скалы и узнать, что скрывает растущий на их верхушках густой лес… А следующим оказался мир, где меня радушно встретили высокие каменные исполины. Они жили на пустоши, среди громадных провалов, у которых не наблюдалось дна. Они были разных форм и размеров. Поменьше — округлые и с белыми глазами, с тонкими худыми руками и ногами-колоннами; и вытянутые, как таксы, со сквозными дырками в пузе или недырявые; совсем громадные — под пять метров, их синие глаза так и горели, а земля сотрясалась от широких скачущих шагов. Я пыталась запечатлеть в памяти облик каждого. Они устроили мне что-то вроде домика под навесом большого камня, и я осталась в нём жить.