Она гордилась своей стойкостью к «морской болезни», она и в самом деле, на удивление даже летчикам, сносно переносила самые жестокие болтанки. А теперь, вцепившись в край буфета, чувствовала, как к горлу с каждым толчком пола, неудержимо уходящего из-под ног, подкатывает противная, удушливая тошнота.
— Татьяна! — крикнула она, не в силах оторваться от буфета: уходит, уходит из-под ног дюралевый пол…
Она не успела вытащить из ящика гигиенический пакет, и Татьяна, изумлена взглянув на своего бригадира, бросилась к аптечке, схватила флакончик с нашатырным спиртом, вату…
— Уйди! — крикнула на нее Людмила. — Иди в первый салон — вызывают!
Таня все с там же изумлением во взгляде и нашатырным тампоном в руке вышла в первый салон. Зеленая кнопка горела над первым рядом.
— Я слушаю, — подошла Таня. — Вы вызывали?
— Да, да! — быстро повернулся к ней тот самый «заяц». «И костюм-то у него заячьего цвета, — усмехнулась Таня, — серый». — Это я вызывал. Понимаешь, миленькая, — поднялся он, — горло пересохло, а в Аэрофлоте, я слышал, даже «зайцам» воду дают. Верно?
— Верно, — рассмеялась Таня.
— А это что? — увидел Петр Панфилович в руках у бортпроводницы вату. — Фу! — вдруг услышал он резкий запах аммиака. — Так вы, милая, решили, что мне дурно? Ха, это мне дурно, вы обратили внимание? — повернулся он к своим соседям. — Нет, я подозреваю, что эту ватку она несла тебе, Ниночка…
— Инна, боже мой! — с нотками раздражения поправила его девушка. — Вы меня так переименуете, что придется менять метрику…
— Ну, — с сомнением сказал Петр Панфилович. — Тебя переименуешь, пожалуй. Таких, как ты, в нашей системе снабжения к орденам представляют.
— За что? — спросила Инна.
— За умение огрызаться, разумеется, — не очень вежливо объяснил Петр Панфилович.
— Хам, — сказала она и отвернулась.
— Вот, — разозлился вдруг Петр Панфилович. — Не успел слова сказать, а тебе уже ярлык. Хам! Да если я «заяц», то по несчастному случаю. И вообще, — выбрался он в проход, — я обращаюсь в официальном порядке, — он взял Таню под руку — предоставить мне в самолете другое место. Убежища прошу. От этой особы…
— Если хотите, — сказала Таня, сдерживая улыбку, — я провожу вас на диван. Там, в хвосте, у нас…
— В хвосте? — переспросил Петр Панфилович. — Покорнейше благодарю. Я никогда не был в хвосте, поэтому и живу всегда с премиями. И вообще — я сам найду место, — решительно отодвинул он бортпроводницу с дороги.
Но тут на его пути встал майор. Он уже успел разобраться в своей ошибке, выглянув в иллюминатор еще раз: горел не четвертый, а третий двигатель, от него и шел тогда дым, но сейчас пожар летчики потушили, а двигатель, естественно зафлюгировали. Значит и на левой плоскости та же картина — зачем все это видеть пассажирам? Сидеть надо на местах и ждать посадки.
— Постой, товарищ. Я кое-что в авиации понимаю и знаю, что ходить по самолету в полете запрещено.
— Как так? — удивился Петр Панфилович. — А если я, к примеру, в туалет?
— Пожалуйста, — указал майор на дверь за его спиной. — Вы у него и стоите.
— А я хочу посидеть на диване! — повысил голос Петр Панфилович. — Мне, может, здесь душно.
— Вот ваш диван, — подтолкнул майор Петра Панфиловича к его же креслу.
— Но зачем так, — мягко остановила майора Таня. — Если товарищ хочет на диван, я его провожу.
Майор посмотрел на бортпроводницу… «Глупая ты девчонка!» И сказал с плохо скрываемым недовольством:
— Я бы не советовал устраивать по самолету хождения.
И сел на свое место. А Петр Панфилович в сопровождении Тани пошел в первый салон.
Проходя через кухню, Таня заметила, что Людмила Николаевна стоит все в той же напряженной позе у телефона.
— A! — воскликнул Петр Панфилович, просияв, но Людмила ожгла его таким злым взглядом, что он нырнул сквозь шторы в первый салон, забыв попросить положенный даже «зайцам» стаканчик нарзана.
Людмила вынула из гнезда телефонную трубку и сказала:
— Командир! Есть будете? Курица остыла…
Выслушала ответ и заткнула трубку на место.
— Готовить им обеды? — спросила Таня.
— Не хотят.
— Но ведь они так давно…
— Если не хотят — что я поделаю? Займись-ка лучше пассажирами. Много неспящих?
— В первом салоне человек пять-шесть.
— А во втором?
— Сейчас посмотрю.
Таня отбросила штору, сделала шаг и отступила: перед ней стояли Петр Панфилович и солдат.