Теперь замок уже можно было разглядывать без бинокля. И мне больше не нравился его помпезный вид.
— Тогда мой старик подошел к Райту и сшиб его с причала в воду, — тихо продолжал Эван. — А потом он поплыл прочь, обратно в Лодж, и никогда больше его нога не ступала на этот берег.
Эван помолчал, вглядываясь в приближающийся берег Дэнмерри. И потом сказал с горечью:
— У меня было несколько отчаянных ссор с этим старым ублюдком. На почве экологии. Он был готов убить все, что ходит, летает и плавает. И считал меня правым троцкистом. Но с тех пор, как он умер, мне нравится заходить в роскошную столовую Дэнмерри и немного поплевать там на паркет. Так просто. Памятуя прошлое.
Мачты на якорной стоянке вырастали все выше и выше над серой стеной скал, укрывавших их с юга.
— А что же на это мог бы сказать мистер Лундгрен? — спросил я. — На плевки?
Из тех слов, что я услышал в ответ, стало ясно, что плевки на роскошном паркете были из того разряда вещей, по поводу которых мистер Лундгрен не будет поднимать лишнего шума.
— У мистера Лундгрена есть свои основания поддерживать хорошие отношения с местными жителями, — сказал Эван, и в его бороде сверкнули желтые зубы. — В особенности со мной. Вон, видите... — Он показал в сторону моря. За неясными очертаниями островов какое-то длинное, громоздкое транспортное судно направлялось на север. — Идет, чтобы загрузиться в каменоломне. А потом направится на юг, уже с грузом.
— Что вы имеете в виду?
Эван выбросил самодельную сигарету в окно и сказал:
— Он купил гору. Бен-Дуб. Кубическая миля гранита. Строит свои магазинчики морских принадлежностей из этого материала, отправляет его во все края. Я просматривал «Морскую вахту», в которой пишут про грязную воду, дохлых тюленей, вообще про разную дрянь. Несколько сот парней здесь, в округе, проводят свою жизнь, пытаясь превратить соленую воду в денежки, и не думают о соседях. Лундгрен свою политику знает. Он знает, что может столкнуться с трудностями, если я подниму шум про грязь из его каменоломни. Но там у него тридцать рабочих мест, и я чертовски хорошо знаю, что никто из них меня не поддержит, если я это сделаю. Поэтому я и не поднимаю особого шума. Лундгрен сбрасывает свои отходы в море, ну а я дразню его этими крошечными плевками. Вы бы могли это назвать каледонской ничьей.
Мы миновали оконечность волнореза, горизонтального отростка серой скалы, наращенного большими кусками гранита, тесно сцепленными известковым раствором. Суда, стоявшие на якорной стоянке, выглядели сверхшикарно. Я обратил внимание на черный катер с длинным кормовым подзором и изогнутым носом.
— Это «Астероид», — сказал Эван. — Маленький прогулочный катер Лундгрена. Стоимость содержания на уровне моста Форс. Давайте-ка посмотрим, дома ли хозяин.
Мы пришвартовались к причалу и сошли на берег.
Глава 4
Дорожка из плотно утрамбованного гравия, опоясывая западный берег якорной стоянки, вела к двойным воротам из позолоченной стали, вделанным в высокую гранитную стену. Мы вошли в ворота и продолжили свой путь среди разных сортов рододендронов и еще каких-то огненно-красных цветов, поднимающихся вверх, к террасе. Двое садовников усердно пропалывали сорняки. Они поздоровались с Эваном так, словно бы очень хорошо его знали и даже любили. На террасе были расставлены столы с зонтиками-навесами, их бахрома беспокойно трепыхалась на ветерке. За высокими застекленными окнами располагался длинный бар, отделанный красным деревом. Бармен был, как и положено, в белом кителе.
— Он слямзил этот бар с ипподрома «Эйнтри», — сказал Эван.
Бармен увидел нас и приветливо кивнул:
— Доброе утро, мистер Бучэн.
Его чуть-чуть сузившиеся глаза на большом круглом лице заставили меня усомниться в искренности приветствия. Эван заказал пару пинт пива. Помещение было высоким, в стиле времен короля Эдуарда, с большими темными голландскими морскими пейзажами на фоне красных клетчатых обоев, а над дверьми крест-накрест висели старинные шотландские мечи.
— Когда Райт разорился, в этом здании сначала была гостиница, — сказал Эван, облокачиваясь на стойку бара. — Потом здесь располагались коммандос. Позже помещением завладел какой-то немец, который застрелился. А затем — Лундгрен.
Высокие застекленные двери открылись, и вошел невысокий, плотный, круглолицый мужчина с рыжеватыми волосами. На нем была шерстяная фуфайка и выцветшие красные брюки яхт-клуба Уоттса.
— Легок на помине, — объявил Эван и представил нас друг другу: — Гарри Фрэзер, Дэвид Лундгрен.
Мы обменялись рукопожатиями. Рука Лундгрена была маленькой, горячей и сухой. Лицо ярко-красное от солнца, курносый нос и бледно-серые глаза. Он выглядел как викинг в миниатюре.
— Заглянули выпить по пинте, — сообщил Эван. — Выпьете с нами?
— Спасибо, — сказал Лундгрен. Бармен принес ему в бокале что-то прозрачное, с ломтиком лимона. Вероятно, тоник. Лундгрен был не похож на человека, начинающего пить с утра. — Итак, вы остановились в Кинлочбиэге?
— Гектор налаживает его посудину, — сказал Эван, опрокидывая в рот остатки пива из своей пинты. — Прошу прощения. Выйду подышать...
Он подмигнул мне, так чтобы Лундгрену не было заметно, и вышел из бара. Лундгрен потянулся через стойку и взял невзрачную пачку русских сигарет с фильтром.
— Не могу бросить, — сказал он. — У меня приличное состояние, чтобы рискнуть вести дела с Горбачевым, и он посылает мне кое-что... — Мой собеседник улыбнулся, и это создало настроение давно опробованной легкой доверительности: Лундгрен вас успокаивает, а сам тем временем проверяет, знаете ли вы, какая он крупная шишка. — А судно ваше где?
Это было хорошее начало. Я рассказал ему о «Зеленом дельфине». Он выдохнул дым и кивнул.
— Умный парень этот Чарли Эгаттер. Надо будет посмотреть, как вы с ним управляетесь на своем судне. Вы участвовали в гонках «Три Бена»?
— Конечно.
— Я тоже, — сказал он. — У меня тут есть несколько друзей, которые помогают мне управлять «Астероидом», и парочка морских пехотинцев королевского флота — они ведут гонки, когда я чувствую себя усталым. — Он пыхнул дымом мне в лицо. — Эти «Три Бена» становятся все более профессиональными. В наши дни гонки в парусном спорте — это в большей степени испытание на стойкость, нежели на умение. — Он улыбнулся этакой холодной скандинавской улыбкой. — Я думаю, что они потому-то мне и нравятся.
Я кивнул, чтобы показать, как я внимательно слушаю. Ему явно нравился звук собственного голоса.
— Упорный человек может многого добиться в этих краях. Кто-то думает о строителях в Кинлочбиэге или в этом месте. — Он помахал своей сигаретой в сторону застекленных окон. — Здесь присутствует дух, который и соорудил солнечную террасу, противостоящую господствующим ветрам в самом плохом климате Европы.
Он подождал, чтобы я засмеялся.
— И в вашей каменоломне тоже, — сказал я не без умысла. Он пожал плечами.
— Это для меня и бизнес, и удовольствие. Я много плаваю, и мне нужно много камня. Поэтому я и начал присматривать какую-нибудь гранитную гору с глубоководной якорной стоянкой поблизости. И я ее нашел. Теперь мы развозим морем шотландские скалы по всему миру.
— А это не слишком дорого?
Он выхлебал свой напиток. В его глазах был холодок экрана карманного микрокалькулятора.