Генрик просмотрел фотографии, помещенные в иллюстрированном приложении одной из газет. Вот Заза в плотно облегающем ее тело трико верхом на великолепном арабском скакуне. Восторг репортеров относительно ее внешности был ему не совсем понятен: мелкие черты лица, короткие волосы, фигура мальчишки. Вот Арнольд Кантор, чемпион по метанию ножей. Фотография представляла его во время процесса, когда он сидел на скамье подсудимых. Щуплый мужчина, несколько напоминающий цыгана, с черной шевелюрой, длинным худощавым лицом и черными усиками. В его больших черных глазах застыло удивление. Он утверждал, что об измене жены узнал только от следователя. Вот Эрнст Бромберг. Фоторепортер снял его перед дверью магазина. Бромберг был высоким, худощавым, очень элегантно одетым мужчиной. В руке он держал черную трость…
Трость. Черная трость в руках зятя Кохера. Ведь именно Кохеру Очко подарил свою трость с секретом. Трость с четырехгранным клинком. Именно таким оружием была убита любовница Бромберга наездница Заза…
Генрик с головой ушел в репортерские отчеты.
«…В залу суда входит свидетель Эрнст Бромберг, любовник убитой. Не он ли вонзил смертоносную сталь в сердце прекрасной вольтижерки? Бромберг, вдовец, тридцати пяти лет, элегантный красавец, слегка прихрамывая, подходит к судейскому столу. Лицо его непроницаемо. Но впечатление таково, что смерть любовницы глубоко потрясла его. Он опирается на черную тросточку. Когда он стоит перед судейским столом, нервно перекладывая трость из руки в руку, мы видим, что набалдашник трости сделан в форме обнаженной женской фигуры…»
Еще одно свидетельское показание. Говорит цирковой сторож: «Я видел, как в десять часов из фургона Анели Порембской вышел какой-то высокий элегантный мужчина, слегка прихрамывая и опираясь на черную трость. В ходе следствия я распознал в нем Эрнста Бромберга…»
Трость. Трость в руках Бромберга. Трость с набалдашником в виде женской фигуры. Значит, все-таки не трость с серебряным набалдашником, скрывающим четырехгранный штык.
Между тем кто мог поручиться, что у Бромберга не было нескольких тростей, и среди них та, полученная его тестем, адвокатом Кохером, от бандита Иосифа Очко? Какую из них держал он в руках, выходя из фургона прекрасной Зазы? Может, на процесс он явился с другой тростью…
Разве не могло случиться, что, получив от Очко трость со штыком, адвокат Кохер положил ее в шкаф или забросил на чердак? Там она пролежала несколько лет, пока наконец Кохер не подарил ее своему зятю, который слегка прихрамывал.
Бромберг не вспоминал о подарке, пока в его голове не созрел преступный замысел. Купил себе где-нибудь четырехгранный стилет и пришел к любовнице. Узнав от нее, что Кантор отправился в город, он убивает ее штыком, а стилет подбрасывает в ящик мужа. Он не знал, что из-за любовной интрижки Арнольд Кантор вернется очень поздно и не сможет доказать своего алиби.
Каков был мотив убийства? Может быть, Бромберг решил избавиться от любовницы, успевшей ему надоесть? В одном Генрик был уверен: будь тайна тросточки адвоката Кохера известной полиции, следствие по делу об убийстве цирковой наездницы пошло бы по другому пути.
Таким образом темно-вишневая трость выдала уже третью свою тайну – тайну смерти Анели Порембской. Вырисовывалась третья глава рассказа о трости, и у Генрика появилась надежда, что он сможет стать автором интересного материала для газеты. Не стоит ли, поверив ротмистру, пойти на Старое кладбище и отыскать могилу Анели Порембской? Статья с фотографией могилы выглядела бы намного убедительней.
Приняв такое решение, он положил подшивку газет на место. Тут в архив вошла Юлия.
– Извини меня, Генрик, – сказала она. – Марек мне все объяснил. У меня нет к тебе никаких претензий. Мне очень жаль, что ту женщину убили…
Ей не было жаль: в голосе Юлии звучала радость и даже торжество. Но Генрик сделал вид, словно не замечает ее тона, и рассказал ей о только что вычитанной из газет истории трагической гибели Зазы, убитой Эрнстом Бромбергом.
4 июня, утро
В редакцию вошел репортер Кобылинский из газеты «Эхо». Он никогда особенно не симпатизировал Генрику, как всякий репортер ежедневной газеты не симпатизирует своему коллеге из еженедельника. Они считают – и справедливо, – что сотрудникам еженедельной газеты живется легче, у них больше времени на обработку материала.
– Генрик, – сказал Кобылинский, – редакция поручила мне написать статью об этом двойном убийстве. Я только что был в милиции и у прокурора. Через час я хотел бы осмотреть место преступления и поговорить с соседями Бутылло. Мне хочется отступить от принятого у нас обычая слепо излагать все версии милиции. Вы были на месте преступления и ориентируетесь в этом деле лучше, чем милиция.
– Интересно, что вы имеете в виду? Кобылинский смущенно улыбнулся.
– Ничего плохого! Поручик Пакула сказал, будто вы ведете частное следствие. Вот я и подумал, что у вас есть собственные соображения по этому делу. Я был бы рад сравнить вашу точку зрения с версией милиции! Разумеется, если вы не имеете ничего против.
– Ладно, – согласился Генрик, решив, что разговор с Кобылинским может принести ему новые сведения.
Они зашли в клуб журналистов, сели в дальнем углу, заказали кофе.
– Я считаю необходимым, – начал Генрик, – познакомить вас со всеми происшествиями, в результате которых я очутился в доме убитого и провел ночь бок о бок с трупом пани Бутылло. Но сначала я хотел бы услышать от вас, какова точка зрения милиции.
Кобылинский кивнул. Генрик догадался, что привело к нему молодого репортера. Кобылинский считался «середняком». В лучшем случае ему поручались заметки о пожаре. Парень был честолюбив и наверняка хотел выдвинуться, предложив собственную версию убийства.
– Сперва милиция подозревала, что Бутылло убил неизвестный киноактер, постоянно живущий в Варшаве, но пребывающий сейчас в нашем городе на съемках. Дело в том, что пани Бутылло в тот вечер была в театре только на первом действии.
– Фью-и-ить! – Генрик озорно присвистнул, невольно подражая Розанне.
– В антракте она позвонила в «Гранд-отель» этому актеру и сказала, что немедленно едет к нему. Так оно и было, и любовники приятно провели время. В половине десятого они вышли из гостиницы. Как утверждает актер, они прогуливались по парку; но с таким же успехом они могли сесть в его собственную машину, доехать до виллы и убить Бутылло, поскольку пани Бутылло хотела прибрать к рукам деньги своего так называемого мужа и освободиться от его чересчур назойливой опеки. В ее распоряжении было достаточно времени, чтобы вернуться в город, подойти к одиннадцати на остановку трамвая и в обществе своих знакомых вернуться домой. Тем более что на лесной дороге, недалеко от дома Бутылло, найдены следы легковой машины. Одна свидетельница дала показание, что видела стоящий в лесу пустой автомобиль. Правда, если верить ее сообщению, автомобиль был темно-зеленый, а у актера машина желтая. И в том и в другом случае машина была марки «сирена». Но машина актера до поздней ночи стояла в переулке рядом с гостиницей; кроме того, у нее не такой след, какой обнаружили в лесу. Дальше. В ночь убийства актер был занят в ночных съемках. Его алиби подтверждает масса людей. После убийства жены Бутылло, на лесной дороге снова нашли следы колес, а под окном виллы – следы ботинок. Отпечатки шин совпадали с найденными после первого убийства. Таким образом, в обоих случаях после преступлений в доме Бутылло па лесной дороге стояла темно-зеленая «сирена». Следы, очевидно, принадлежат убийце, который через окно наблюдал за вами и за пани Бутылло. Увидев, что вы пошли к Гневковскому, он убил ее. Тело спрятал в шкаф, чтобы вы не узнали об убийстве раньше времени и не подняли тревогу. Как вы думаете, чем занята в настоящий момент милиция? Ищет хозяина темно-зеленой «сирены», хотя это так же легко, как найти иголку в стоге сена. Тем более что за это время убийца мог спокойно перекрасить свою машину.