Когда рота снова проходила перевал, солнце уже закатилось, а когда подошли к мосту через реку Абэгава, совсем стемнело. В оба конца солдаты прошли около тридцати километров. В городе зажглись огни, в глубине лавок, мимо которых они проходили, в жилых комнатах вокруг столов сидели за ужином семьи; солдаты видели безмятежные, спокойные лица. Далекий, запретный мир..,
В казарму вернулись измученные страшной усталостью. После чистки оружия и обуви солдаты торопливо покончили с запоздалым ужином и в полном изнеможении разбрелись по койкам. Неожиданно в помещение вошел вестовой ротного командира.
— Кто здесь солдат второго разряда Асидзава? Ты? Тебя вызывает командир роты. Ступай немедленно.
Тайскэ снова оделся, одернул китель и, волоча усталые ноги, вышел в коридор. За окнами виднелся темный, безмолвный плац. Непонятно, почему командир роты вызывает именно его, его одного? Непонятно, и поэтому тревожно.
Перед комнатой командира роты он еще раз одернул китель и постучал в дощатую дверь.
— Войдите!
Толкнув дверь, Тайскэ сделал шаг вперед и вытянулся по стойке «смирно».
— Солдат второго разряда Асидзава по вашему приказанию явился!
— Хорошо, поди сюда.
Поручик Ивамото сидел за рабочим столом и курил. В большой неуютной комнате с дощатым полом тускло горела лампочка, в углах сгустились мрачные тени.
— Садись здесь! — дружелюбно сказал командир роты.— Ну как, устал, наверно, после сегодняшнего марша?
— Так точно, устал.
— Я хочу потолковать с тобой кое о чем. Садись!
— Слушаюсь.
— Ведь ты, кажется, в бытность студентом принимал участие в левом движении, да?
— Движение — это сказано слишком сильно. Ходили иногда вместе на экскурсии в горы, купались в море — вот и все.
Поручик Ивамото медленно отхлебнул чай из чашки. Это был худой человек лет около сорока, по-видимому из резервистов. За выпуклыми стеклами очков в черной оправе. глаза его казались неестественно большими. Похоже было, что до призыва в армию он служил чиновником какого-нибудь казенного ведомства.
— Таким людям, как ты, которые добрались до университета, получили высшее образование, жизнь в казарме кажется, наверно, довольно бессмысленной?
Неприятный вопрос, Попробуй только ответить утвердительно— сразу запишут в крамольники. Но ведь, по совести говоря, Тайскэ и в самом деле находил армейскую жизнь нелепой...
— Стараюсь служить усердно,— уклончиво ответил он.
— Гм... Учение тебе дается легко, соображаешь хорошо, значит ты должен быть образцовым солдатом, верно я говорю?
— Так точно,
— Ты ведь только начал служить... Скажи-ка, что, по-твоему, самое тяжелое в военной службе? Вот для тебя, например?
И этот вопрос показался Тайскэ таким же коварным. . Отвечать откровенно, безусловно, ни в коем случае нельзя.
— Я еще не успел осмотреться толком. Все время так занят, что голова кругом идет.
В ящике стола поручика Ивамото лежали документы, присланные из жандармского управления. В них ему предлагалось расследовать и представить отчет о настроениях солдата пехоты второго разряда Асидзава Тайскэ. Сейчас поручик пытался в непринужденной беседе выведать, что на уме у солдата. Уклончивые ответы Тайскэ все больше и больше раздражали поручика. «Кажется, этот социалист — хитрая бестия!» — подумал оп. Тайскэ была противна ложь, но он страшился огромного механизма, называемого «армией», и этой новой обстановки, в которой полностью отсутствовала свобода. Сама эта обстановка толкала его на ложь. Но его ложь сбивала с толку ротного командира. Ротный с раздражением сознавал, что его бьют его же оружием, И жертвой его раздражения неминуемо должен был стать солдат. Скажет ли он все начистоту, солжет ли — в любом случае результаты будут не в его пользу. У Тайскэ не было выхода, не было способа избежать наказания.