Наконец тяжелая тренировка была закончена. Тайскэ прошел следом за командиром отделения в его комнату— неуютное помещение, в котором жили семь унтер-офицеров. Здесь стояло семь кроватей и три стола. В комнате никого не было. Хиросэ приказал Тайскэ сесть к свободному столу и положил перед ним стопку чистой бумаги. . .
— Слушай хорошенько! Пиши все свои мысли об армии, начиная со дня прибытия в полк. Сколько это займет времени, не важно. Не торопись и пиши все подробно. Когда кончишь писать, получишь еду.
Тайскэ еще не завтракал. От переутомления у него темнело в глазах. Усталой рукой он машинально взял ручку. О чем писать? То, что переполняло его душу, не могло быть выражено на бумаге даже намеком. Унтер уселся на стул, широко расставил ноги и неторопливо закурил, папиросу. Судя по его спокойному улыбающемуся лицу, можно было подумать, что он наслаждается этой пыткой. Лицо у него смышленое, жизнерадостное. На вид ему года тридцать два, тридцать три. Хиросэ был призван в армию из запаса.
Взяв перо, Тайскэ придвинул к себе лист бумаги и вдруг вспомнил контору адвоката Яманэ. Прошло всего десять дней с тех пор, как он занимался в этой конторе юриспруденцией. В то время у Тайскэ были какие-то надежды, какой-то интерес к жизни, честолюбие, цель, во имя которой стоило работать. И главное—была свобода. Сейчас он лишился всего, спим обращаются даже хуже, чем с рабом, безжалостнее, чем с заключенным. И когда Тайскэ на мгновение представил себя со стороны, несчастного, униженного хуже последней скотины, непрошеные слезы невольно выступили у него на глазах.
— Ну, что ты там возишься? Пиши быстрей. Не станешь писать, так и будешь сидеть здесь до вечера! — громко сказал Хиросэ.
Тайскэ положил ручку на стол и встал.
— Господин командир отделения, я хочу знать, в чем я провинился? Объясните мне, в чем моя вина? — с усилием выдавил он из себя. Его душил гнев.
— Что, что такое? — Хиросэ захохотал.— Прекрати болтовню. Твое дело выполнять приказания, и баста. Не сметь распускать нюни!
Стоя неподвижно, с вытянутыми по швам руками, Тайскэ закрыл глаза. Из-под закрытых век слезы скатились с ресниц и потекли по щекам. Здесь, в казарме, казались бессмысленными и ненужными все порядки, принятые в нормальной жизни. Здесь не существовало пи справедливых суждений, ни справедливых порядков, ни справедливого протеста. «Это ад, ад, на который обречены мужчины...» — подумал Тайскэ. Удар по щеке заставил его испуганно открыть глаза. Прямо перед собой оп увидел лицо унтера.
— Нечего распускать сопли! Здесь армия, понял? Такой хитрой бестии, как ты, я хорошенько вправлю мозги, заруби это себе па носу!
Стуча каблуками, Хиросэ вышел из комнаты. Оставшись один, Тайскэ уронил голову на стол, сраженный невыразимой тоской одиночества. Что ждет его в будущем? Какая судьба ему уготована? Впереди была неизвестность. Он будет жить, двигаться, повинуясь приказу, и, когда окончательно перестанет быть самим собой, когда полностью превратится в бесчувственную скотину, его погонят на фронт, там он превратится в кровавый труп, и его, как бездомного пса, погребут где-нибудь в чужой земле... Отчаяние странным образом успокоило его. Отказ от всех надежд притуплял чувства. Тайскэ вспомнил о жене. Любовь Иоко отошла куда-то далеко-далеко, так далеко, что до нее уже не достать.
Со вчерашнего дня по радио несколько раз предупреждали о приближении тайфуна. После полудня пошел дождь, к ночи превратившийся в ливень. Поужинав, Сэцуо Киёхара стоял у окна и, глядя на струившиеся по стеклам потоки дождя, слушал трансляцию речи военного министра Тодзё. В связи с торжественной передачей, посвященной десятилетию со дня так называемого «Маньчжурского инцидента», Тодзё без устали призывал к войне. Слушая речь министра, Сэцуо, почти не бравший в рот спиртного, курил сигарету за сигаретой. Было что-то наигранно-театральное в высокопарных интонациях, долетавших из приемника вперемежку с шумом дождя, и от этого внутренняя пустота речи чувствовалась еще сильнее. Едва закончилась передача, как у входной двери раздался звонок. Па пороге стоял плечистый человек в черном дождевике. Его рослая фигура, казалось, загромоздила собой всю маленькую прихожую; с зонтика стекала вода. Это был жандарм в штатском костюме.
Сегодня дождь продолжал лить с самого утра. Сэцуо Киёхара сошел с трамвая в Кудандзака. Сильный ветер, свистя, гулял по проспекту Каида, швыряя под ноги брызги дождя. Полураскрыв зонтик, Киёхара шел, стараясь держаться поближе к зданиям. Впереди, обращенный к проспекту, высился над маршами каменной лестницы величественный портик здания жандармского управления города Токио.