Война в Китае тянулась уже несколько лет, трудности все росли, и одновременно росла и ширилась сеть разного рода правительственных учреждений. «Штаб распределения материальных ценностей», «Управление контроля», «Комитет освоения» — новые учреждения росли, как грибы, заполняя улицы от Маруноути до Кодзимати. Число чиновников увеличивалось, и чем больше оно росло, тем тяжелее становилось бремя народа. Чиновники и военщина удобно расселись па самых верхних ступеньках государственной лестницы, а народу предоставлялось право умирать на войне и надрываться на производстве.
По мере того как разрасталась сеть правительственных учреждений, начала ощущаться нехватка помещений под канцелярии. Правительство в принудительном порядке скупало и арендовало частные здания; при этом всякий раз на фасаде появлялась новая вывеска. Информационное бюро кабинета министров тоже расширилось и превратилось в Информационное управление,— это был один из характерных примеров общей тенденции. Вновь созданное управление остро нуждалось в новом, более просторном помещении, и в конце концов ему передали здание Имперского театра, давно уже страдавшего от убытков. На набережной появилась новая вывеска. Огромный вестибюль, некогда украшенный пестрыми рекламами, изображавшими Чио-Чио-Сан, Садандзи или Хадзаэмона, был теперь закрыт, на площади перед театром рядами стояли автомобили со звездочкой — эмблемой армии. Военные с длинными саблями на боку и чиновники управления, одетые в «национальное платье»,— в большинстве своем зеленые юнцы, едва закончившие учение,— с высокомерным, заносчивым видом входили и выходили через боковой подъезд.
Юхэй Асидзава был одет на старинный манер — черный пиджак, полосатые брюки, галстук бабочкой, гладкая, без каких-либо украшений, легкая трость. Всем своим видом он словно хотел подчеркнуть, что никому не удастся поколебать ни его привычек, ни его выдержки. Он запаздывал к назначенному часу, но даже не подумал прибавить шагу. Информационное управление могло подождать. Все равно его ожидал разнос, основанный на бездоказательных обвинениях. Юхэй намеревался молча выслушать все, что бы ему ни сказали.
Главный редактор Окабэ и его заместитель шагали рядом. Кумао Окабэ привычной скороговоркой выкладывал директору очередные сплетни и новости, до которых он был такой охотник.
— А что творится сейчас на Хоккайдо — ужас! Бешеными темпами сооружаются аэродромы. Говорят, добрая половина пассажиров пароходной линии Аомори — Хакодатэ — военные. И еще: рабочие рыбных промыслов на Курилах все мобилизованы на трудовую повинность и превращены в землекопов. Все дни напролет ведутся земляные работы — разравнивают площадки под аэродромы. Консервированная треска и морская капуста, вырабатываемая на Хоккайдо, больше не поступают в Японию. Это значит, что на Хоккайдо создаются продовольственные запасы. Существует предположение, что с началом войны Япония первым делом атакует Филиппины и Сингапур. А Соединенные Штаты будут наступать с севера, вдоль Курильской гряды... Недаром в последнее время военные базы на Аляске усиленно расширяются. Интересно, как это все произойдет на деле? Если Америка собирается ударить с севера, это может случиться только весной, на будущий год. Зимой на севере воевать невозможно — там, говорят, ужасные туманы... Весьма вероятно поэтому,, что Япония действительно начнет войну нынешней же осенью, поближе к зиме. До весны покончим с южными странами, а потом будем воевать на севере... Я слыхал, существуют такие планы. А ведь, пожалуй, действительно таким путем можно будет успешно все провернуть!
«Совершеннейший школьник! — подумал директор.— Молодой, жизнерадостный, как мальчишка, и такой же увлекающийся и беспечный. Любопытно, как относится к нему жена, дочь Юхэя?»— При этой мысли Юхэю почему-то захотелось улыбнуться. Они вошли в полутемный боковой подъезд Имперского театра. Кумао Окабэ наконец прекратил болтовню.
В канцелярии второго отдела Информационного управления стояло десятка полтора столов, в глубине комнаты, за большим столом, сидел начальник отдела — майор Сасаки, в военной форме. Когда Асидзава и его спутники приблизились, майор с высокомерным видом откинулся па спинку кресла.
— А-а, пожаловали! — сказал он.
Лицо у него было скуластое, смуглое, взгляд недоброжелательный. Перед его столом стояло всего два стула. Директор Асидзава и главный редактор Окабэ сели, помощник главного редактора остался стоять. Майор Сасаки закурил сигарету, достал из ящика стола ноябрьский номер журнала «Сипхёрон» и бросил его на стол. Потом официальным, начальственным тоном произнес: