— Да они тут эстеты! Были… — ухмыльнувшись сказал новозеландец.
— Это что? — спросил, тоже приковыляв на звук Филин.
— На рабочем столе открыта звуковая дорожка. Видать, они тут, пока мы не появились, слушали, развлекались.
— И что играет? — спросил Шульга. — Слова все вроде знакомые, но нихрена не врубаюсь в смысл.
Филин кивнул. По выражению лица ГРУ-шника было понятно, что у него в графе "знание иностранных языков", как у всех российских военных, галочка стояла напротив "читаю со словарем".
— Это Джон Мелленкемп, — пояснил Назгул. — Его на Западе военные любят. О чем поет? Если в самом общем смысле, про чуваков, которые несут мир в какие-то одичалые земли. "Вот два парня идут по размытой дороге. Они идут плечом к плечу, на плечах у каждого тяжкий груз, глаза одного полны печали, у другого в груди невыносимая боль. Но они лишь крепче смыкают строй, чтобы принести мир в эту одичалую страну" - процитировал он. — Постапокал какой-то, короче.
Песня закончилась, пошла следующая в плей-листе. Но в отличие от предыдущей, не цепляла. Назгул убрал звук.
— Все, перекур! — объявил Шульга. — Минут пятнадцать приходим в себя и думаем, как действовать дальше.
Назгул кивнул, продолжая рыться в компьютере.
Российский капитан высмотрел оружие поприличнее из трофеев, перебрал гаджеты охотников, упаковал в рюкзак тепловизор и какие-то еще штучки, подобрал по размеру бронежилет. В целом вел себя как человек, который вдумчиво собирается на войну. Потом пошарил в углу, где стоял ящик с продуктами, нашел тактический сухпай, разогрел.
Поинтересовался:
— Будете?
Назгул отказался.
— Позже. У меня энергетические батончики.
Шульга кивнул, поймал брошенную банку, за ней упаковку. Банку вскрыл ножом, упаковку распечатал. Достал пластиковую ложку. Консерва была вкусная и сытная, минимум жира, сплошное мясо. Закуска из упаковки тоже съедобна. Не украинский продукт, конечно, но и не советско-российская гадость а-ля "завтрак туриста".
Перекур завершили почти что одновременно. Шульга сделал чай, Филин достал из своей разгрузки пакетик с какой-то ароматной травой — лечился. Назгул наскоро умял свои "чистые калории". Все были готовы действовать дальше.
— Что там снаружи? — спросил Шульга у Назгула.
— Если верить датчикам — все спокойно. В периметре людей нет, можно работать.
— Связь?
— Спутниковая. Есть интернет. Я маякнул Варягу по резервному каналу, чтобы готовился.
— Хорошо! А в… Киев? — Шульга скосился на Филина, но тот стоял с таким безразличным видом, словно его совершенно не интересовало, о чем толкуют временные союзники.
Наступил тот момент, когда с ГРУ-шником нужно было что-то решать. Причем четко, окончательно, и не откладывая на потом.
— Короче! — сказал Шульга, повернувшись к Филину. — Сейчас мы сходим, проверим выход. Если все нормально — можешь уйти. Только уговор — до завтрашнего вечера нигде не светись.
— Уйти… куда? — подчеркнуто вежливо поинтересовался Филин.
— Ну, — Шульга такой постановки вопроса не ожидал. — Обратно к своим. Или вообще…
— И как ты это себе представляешь? Я ушел в ближнюю разведку с тремя урками, которые собрались меня кончать, а возвращусь через сутки, раненый и один. Тут на ДРГ не распишешь. Ополченцы, конечно, не ваше ЦРУ, но все же не идиоты.
— Согласен. А если в бега? Подъемные мы дадим, на первое время хватит.
— Не канает! Будет то же самое, плюс всероссийский розыск. В результате вместо донецкого подвала — камера в ростовской военной тюрьме, вот и вся разница. Я ж не Джеймс Бонд, чтобы годами прятаться. Родина спишет, родина злая…
Филин говорил зло, отрывисто.
— Так ты что, с нами хочешь уйти?
— А у меня есть варианты?
— Вроде бы не просматриваются. Но ты же понимаешь, мы тебя будем реализовывать как пленного-перебежчика?
— Ну ясное дело, что не дадите Героя Украины, или как там оно у вас называется. Но уж лучше живым, чем мертвым "предателем".
При этих словах лицо Филина, до того профессионально-спокойное, исказилось гримасой давней и непритворной злобы. Ох, и накипело у мужика, подумал Шульга. Этот много чего расскажет, Городецкий от счастья будет кипятком писать.
— А что родные, близкие? — спросил Шульга. — За них не опасаешься?
— Я из детдомовских, холостой. Так что ни родителей, ни жены, ни детей. Шантажировать некем, плакать никто не будет. А вообще-то по документам у меня бабушка из Тернополя!
Назгул, который был сам родом из Горловки, не удержался и прыснул.