Мальчик снова провел рукой по лицу и наконец понял, откуда эта соленая влага на его щеках.
– Ну что же… – прошептал он, кусая губы, чтобы не разрыдаться. – Ну, раз так... Жил я до сих пор и буду жить дальше! Ладно!
Он отвернулся и при неверном свете звезд и тонкого полукружия луны стал взбираться по отвесному кряжу. Обрыв был не менее ста локтей в высоту, но мальчик одолевал его уже сотни раз и карабкался по гладким уступам быстро и уверенно. Достигнув плато, он выпрямился, на всякий случай еще раз глянул с высоты в сторону моря, по-прежнему равнодушно сверкавшего серебром лунной чешуи, и повернулся, собираясь пересечь плато и спуститься ко входу в пещеру Хирона.
– Теплая в море вода? – прозвучал совсем рядом голос учителя.
Ахилл не вздрогнул: тот же Хирон все пять лет учил его всегда быть готовым к любой неожиданности.
Старик стоял в трех шагах, подойдя, как всегда, бесшумно и словно появившись ниоткуда.
– Теплая. Но я заходил только по колено. Ты сам говорил, что ночью купаться небезопасно.
– Да, – старик кивнул, – И особенно здесь. Я не раз видел акул почти у самого берега. А мне снова не спится. Я разжег огонь в очаге, разогрел мясо твоего кабана и решил пойти позвать тебя, чтобы ты разделил со мной поздний ужин.
– И ты знал, где меня искать! – тихо сказал мальчик.
– Я знаю, что ты часто спускаешься к морю.
Уже сидя в пещере, возле очага, медленно нарезая ножом ломтики сочного мяса на большой глиняной тарелке, Ахилл спросил:
– Мы никогда не говорили об этом, учитель... Но ведь ты не веришь, что моя мать – богиня Фетида? Ты... Ты вообще не веришь в богов, да?
Хирон ласково положил руку на плечо ученика, его пронзительные, чистые, как родниковая вода, глаза будто вошли в душу мальчика, видя в ней все. Наконец старик сказал:
– Будь по твоему. Ты вырос, наверное. И сердце мне подсказывает, что вскоре мы можем расстаться...
– Нет, учитель!
– Ты не то подумал. Я пока не собираюсь умирать. Только, боюсь, тебя заберут от меня... Значит, пора ответить и на этот вопрос, не то ты будешь думать, что я в чем-то тебе лгал. Видишь ли, Ахилл, в богов я верю. Только сумасшедший может не видеть очевидной и явной власти над миром и людьми неких незримых сил. Однако я не считаю богов, которых у нас принято чтить, великими и всемогущими.
– Как?! – вскинул голову мальчик, – Как же: боги – и не всемогущи?
– А ты сам подумай! – голубые глаза учителя были серьезны, хотя на губах появилась улыбка, – Я же рассказывал тебе все предания о них. И ты сам не раз замечал, что боги, все, вплоть до великого Зевса-громовержца, подвержены тем же порокам и слабостям, которым подвержены люди. И злобе, и зависти, и страху (хотя они бессмертны!), и подлости, и корысти... И в них все это проявляется едва ли не сильнее, чем в людях. Если правда хотя бы десятая часть того, что мы о них знаем, то по сути своей боги слабее людей, потому что наши пороки делают нас беззащитными прежде всего перед собою... Так скажи мне – могут ли существа, не владеющие собой, владеть и управлять миром и силами природы? Допустим, что могут. Но тогда на земле и в мире все было бы устроено нелепо, одно противоречило бы другому... Нет! Наблюдая этот мир, я вижу, что в нем, напротив, все идеально, все взаимосвязано, и все прекрасно. От любого, самого маленького цветка, до высочайшей горы. И при всем множестве созданий, наполняющих мир, нет ничего, ты понимаешь, совсем НИЧЕГО лишнего, чего-то, что не служило бы общей совершенной гармонии. Все, что есть, и все, что происходит – рождения, смерти, приход весны и наступление зимы, восход солнца и темнота ночи, – все осмыслено, все верно и точно. Только человек постоянно нарушает гармонию, но он делает это потому, что ТАК ХОЧЕТ, а все остальное, что есть вокруг нас, не имеет желаний, но живет по воле силы, создавшей мир. Так вот, подумай: возможно ли, чтобы существа несовершенные, такие, как мы с тобой, способные к стольким ошибкам, создали такой идеальный мир и так мудро и прекрасно им управляли?
– Н... не знаю... Нет, не возможно! – воскликнул мальчик. – Но... не могло же оно все создаться само?
– Нет, конечно. Это было бы еще невозможнее. Мир определенно разумен, значит, он и создан Разумом. Более того, тот, кто его создал, действительно обладает личностью, то есть имеет свое Я, не то Он не мог бы создать существо, у которого тоже есть Я – человека. Но наших пороков и слабостей у него нет, Он непорочен.
– Почему? – голос Ахилла задрожал, и едва ли не впервые в жизни он ощутил в себе страх, только попытавшись представить Существо, наделенное таким могуществом. – Почему ты уверен, учитель? И кто сказал тебе?
– Никто. Я дошел до этого сам. Хотя нет, не сам... Думаю, Он подсказал мне, не раз подсказывал потому что я давно ищу Его и хочу понять. И мне не раз приходилось слышать в разных землях, от разных мудрецов, что они тоже ощущают нечто подобное и тоже видят несовершенство наших представлений о мире и о его создании. А почему я уверен в Его непорочности? Ну-ка представь: может ли попасть в цель из лука тот, у кого неверен глаз и не достаточно тверда рука? Нет. Может ли поднять и унести тяжелый камень тот, кто слаб? Не может. Возможно ли, чтобы вкусный хлеб испек тот, кто не умеет правильно замесить тесто? Невозможно. Так если в мире ВСЕ так хорошо сделано, стало быть Тот, Кто это все сделал, не имеет недостатков. Так?
– Да, – кивнул Ахилл, – И кто это – Он?
Хирон вздохнул.
– Я не знаю. Очень хочу знать, но не знаю. Говорят, когда-то, беспредельно давно, Он общался с людьми, но потом они об этом забыли.
– А боги? – спросил мальчик, – Ты сказал, что веришь в них. Кто же тогда они?
– Они есть у всех народов, среди которых я бывал и жил, – сказал старик. – Они разные, их по-разному описывают, и у них разные имена, но всегда одинаковые признаки и суть. У всех есть бог, повелевающий остальными богами, есть боги Солнца и Луны, есть божество любви и есть царь Подземного царства. Это значит, что либо люди повсюду придумывают олицетворение сил земли и неба, а также олицетворение своих пороков и придают им определенные образы, либо эти божества существуют. Первое объяснение было бы слишком примитивно – в человеческом воображении может родиться многое, но для того, чтобы образ стал зримым и общим для всех, выдумки недостаточно. Нет, нет, они есть. Только вот боги ли они, либо высшие демоны, стремящиеся к власти над миром и обретающие пока только власть над людьми? Почему над людьми? Да потому, что людям легче понять их, чем Его, который настолько их выше, и легче договориться с ними... Возможно, одни из этих богов действительно лучше, а другие хуже, но только они не могут созидать, а значит, не могут и творить добро. Зато им легко толкать людей на злые дела, а людям приятно оправдываться тем, что зло они делают не сами, а под влиянием богов. Кстати, мне не раз говорили, что у разных народов разные боги, и когда те оказываются сильнее этих, народ сильных богов берет верх над тем, чьи боги слабее... Это уже совсем смешно – похоже на курятник, в котором оказывается три или четыре петуха, и они начинают драться за власть над курами.
Ахилл рассмеялся и тут же умолк. Ему вдруг стало не по себе.
Хирон снова глянул ему в глаза и продолжал:
– Только учти: все, что я тебе говорю, во-первых, может оказаться моей ошибкой и великим заблуждением. Я могу быть не прав. А во-вторых, это опасно повторять – ты восстановишь против себя множество людей и наделаешь много зла: ни я, ни ты не знаем пока, в чем истина, значит, можем лишь посеять сомнение, а сомнение безопасно только для твердого ума, всех остальных оно губит. Поэтому о том, что я сейчас сказал тебе, говори лишь с самыми близкими, с теми, в чьей твердости ты уверен. И не забывай ходить в храмы и приносить жертвы богам – кто бы они ни были, они сильнее нас, и мы не лучше их, а потому не вправе их оскорблять. Во всяком случае, до тех пор, пока не знаем иного пути.