— Ты можешь погибнуть! — проговорил везир, и страх, прозвучавший в его голосе, вдруг объяснил Гектору, что происходит и что движет сейчас этим могущественным царедворцем. Он смотрел на Пентесилею, и этот взгляд, и дрожь в голосе против воли его выдавали… Кажется, Пентесилея тоже прекрасно это понимала, и она была готова к этому разговору заранее.
— Любой воин может погибнуть, Панехси. И это не повод избегать битвы.
— У тебя — маленький сын! Или ты не женщина? — почти с мольбой проговорил везир.
— У моего сына есть отец, которого я хочу ему вернуть, а это во многом зависит от нынешнего похода, — ответила молодая женщина, приподнимая младенца и прикасаясь губами к его выпуклому лобику. — Я права, Патрокл? Да?
Лицо везира совсем потемнело. Он не привык, чтобы ему возражали, а что еще хуже, сейчас он был бессилен, он не мог настоять на выполнении своей воли, и это приводило его в бешенство.
— Сто против одного, что твоего мужа нет в живых, и ты сама это понимаешь, Пентесилея! — глухо произнес он, отводя глаза от ее пронзительного взгляда. — И если погибнешь ты, у мальчика никого не останется.
— Останется Гектор, его дядя и наш царь, — невозмутимо отрезала амазонка, не дрогнув и не смутившись. — Или в твои планы входит и смерть Гектора, о везир Великого Дома?
В этих словах прозвучал вызов, и Панехси, услыхав их, едва заметно вздрогнул. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза, и везир фараона первым отвел взгляд.
— Я не понимаю тебя, — сказал он.
— Я еще плохо говорю на вашем языке, — улыбнулась Пентесилея. — И возможно, что-то сказала не так. Но, думаю я, все было сказано так, как надо, Панехси. На этом и закончим. Ты хотел поговорить с Гектором, да?
— Да, — внезапно овладевая собой, ответил везир. — Но лучше будет, если Гектор сам приедет ко мне сегодня вечером. Нам нужно многое обсудить.
— Я понял тебя, великий везир, и приеду обязательно, — Гектор почтительно наклонил голову. — Благодарю за приглашение.
Лицо троянца оставалось совершенно невозмутимым на протяжении всего разговора, и Панехси даже подумал, что он не слишком хорошо понимает их. Однако чистота его египетского произношения и быстрота речи убедили везира в обратном. Он кивнул и, повернувшись, ни на кого больше не глядя, вышел. Хауфра, все это время молча стоявший в дверях комнаты, пошел следом за ним, чтобы проводить до дверей своего дома.
— Ах ты сундук злости! — крикнула Альда, когда шаги гостя умолкли на лестнице. — Ишь, привык приказывать! Выдумал тоже — запретить амазонке сражаться! Козел безрогий!
И она вышла, кипя негодованием.
— И как это случилось? — негромко спросил Гектор, когда они снова остались вдвоем с женой его брата.
— Что случилось? — не поняла Пентесилея. — Как случилось, что он влюбился в тебя? На восторженного мальчика он похож мало.
— А я могу нравиться только восторженным мальчикам? — усмехнулась амазонка.
— Во всяком случае, такие умные, хитрые и опасные пройдохи, как этот, обычно не допускают подобных слабостей — проговорил Приамид. — И уж во всяком случае, не позволяют себе влюбляться в женщин, которые их заведомо не полюбят.
— Как ты его сразу раскусил! — воскликнула Пентесилея. — Да, да, таков он и есть — умный, хитрейший и безмерно опасный… И вот такой-то неуязвимый человек так бездарно попал в сеть, которую никто не закидывал! Понимаешь, началось с того, что я его спасла.
— Это как же?
— Да просто. Прибыв в Мемфис, я оказалась неподалеку от пристани, там, где строится сейчас новый храм. К строительству как раз подъезжала колесница везира, он хотел посмотреть, как идут работы. А тут с деревянного настила хлопнулась доска, ударила по крупу одну из лошадей, та взвилась, лягнула другую, и они понесли. Дорога там шла под уклон, к реке, и если бы колесница разогналась еще чуть-чуть, господин везир вскоре разлетелся бы клочьями по дороге. Ну, я передала ребенка какой-то женщине, с разбегу прыгнула на спину лошади и остановила их, и эту лошадь и другую.
— Ого! Как тебе удалось?! — ахнул Гектор.
— Удалось, потому что я это умею. Вот так я сумела сразу найти покровительство при дворе Рамзеса и, с помощью Панехси, отыскать Хауфру и Альду. Он мне очень помог. Но именно он и мешает мне сейчас больше всех!
Последние слова Пентесилея произнесла не с досадой, а почти с отчаянием. У нее даже дрогнули руки, и маленький Патрокл, ощутив это, недовольно пискнул.