Был самый темный час, ни одна душа не теплилась в этом месте, но Гектор мчался вперед по лабиринту коридоров. Где-то в этом дворце его маленький сын прижимался к теплой груди Андромах, его брат Парис крепко тискал возлюбленную Елену. Повсюду были супружеские пары на брачных ложах, дети спали в надежных руках своих матерей, и даже греки, должно быть, находили утешение и силы в своем жестоком и крепком оплоте товарищества, распевая похабные мелодии вокруг ревущего огня.
И только Гектор видел эту страшную жуткую темень, окутывающую сладостный маленький мир их города. Эту грозную силу, посланную сюда, чтобы оторвать сыновей от их матерей, любовников от любовниц и бросить невинную женщину в объятия чудовища.
Наконец он пришел. Гектор оказался к аккуратной маленькой приемной, украшенной голубыми плитками и мерцающими мозаиками. Он прошел мимо бьющего фонтана и заметил мирно спящую служанку, не ведающую о его присутствие.
Он не стал будить ее. Вместо этого прошел в смежную спальню. Комната без дверей и с колоннами из чистого белого мрамора была прохладной и просторной. Она освещалась лишь серебристым лунным светом. Ее маленькое тело было завернуто в тонкие простыни, а лицо обращено к открытой прохладе ночи.
Она была такой чистой и невинной, что напомнила Гектору выражение лица его новорожденного сына. Нетронутая ужасами мира чистота, воплощенная в порочной человеческой форме. Такой видел Гектор эту женщину-ребенка, свою новообретенную сестру, но лелеемую им так, словно их узы были кровными.
Он присел на кровать, осторожно рассматривая непослушные кудри. Все в ней олицетворяло богатое здоровье: золотисто-коричневые буйные блестящие волосы, чернеющие в лунном свете, золотые глаза, прикрытые бледными веками, подведенными темными вьющимися ресницами.
— Бедная девочка. За тобой идет чудовище. Ты не заслуживаешь его, но когда он к тебе приблизиться, отказаться ты не сможешь. Мне жаль, что я обязан молчать, но отец прав. Не люди избирают свою судьбу, если боги решили, то борьба тщетна. Возможно лишь сдаться на их милость.
Гектор погладил ее по волосам.
— Я буду защищать тебя. Пока я буду стоять, он не будет иметь никаких прав на тебя. Пока я буду стоять, я буду защищать тебя от всех этих чудищ.
Гектор тихо поднялся и отступил назад.
Когда он выходил, то уже не смотрел на Гермиону, поэтому не видел ясного взгляда, устремленного куда-то вдаль, словно за пределы смертного цартства.
К ней приближалось чудовище. Но Гектор уже был бессилен.
Гермиона была права.
Через месяц великий троянский воин был убит. Исход войны был решен. Андромаха плакала с сыном на руках, и ее глаза не видели бледного лица Гермионы.
Не было смысла бояться судьбы, ведущей к ней Драко.
Комментарий к Завязка.
вся информация (как всегда) в телеге
========== Конец. ==========
Греки потерпели поражение, и вся Троя возрадовалась. Агору заполняли толпы аристократов, торгашей, простолюдинов, уличных бездомных и мальчишек, отмечающих победу над врагом. Вино текло рекой, словно само небо разлилось этим напитком на землю.
Аполлон гордился своим народом. Так думали троянцы, а над ними сияло золотое солнце, ослепляющее землю. И Аполлон действительно гордился этим стойким народом, изгнавшим ненавистное вражеское толпище. Стены Трои выстояли.
И в солдатских казармах, и на площадях царил похабный смех, разносящийся во все стороны света. Там, где атмосфера обычно была сухой и суровой, уважаемый старейшина прикрывал глаза на действия своих воинов, на чьих коленях сидели девки, слушающие рассказы об удивительных храбрости и мастерстве. Солнечный свет лился сквозь открытые окна, бросая пестрые тени на пьяные лица радующихся мужчин. Их глаза горели неожиданной победой, ибо греки отступили в агонии, наказанные за осквернение священных земель Аполлона.
Готовые к новой схватке, в которой ни одна из сторон не отдаст ни дюйма священной земли, они вышли за ворота Трои. Их щиты были готовы к новой схватке, к острым стрелам, пронзающим небо. Скрипнувшие ворота города захлопнулись за их отступающими шагами, и каждый солдат знал, что они могут никогда не вернуться домой и никогда больше не увидеть родного города.
Несмотря на дни бесконечных сражений, Аид все еще пугал их своим мертвенным дыханием. Он следовал за ними по пятам, готовые требовать все новые и новые жертвы. Он дышал каждым новым мертвым вздохом, слетающим с обескровленных губ, каждой новой тенью, вылетающей из мертвых песков. Аид ждал новых жертв. Ждали и троянцы.
Ноги несли их прочь от родного гнезда, но стоило им выйти за его пределы, как троянцы начинали оседать под гнетом страшной судьбы, крепче сжимая свои щиты и ожидая смертоносного града стрел. Страх поражал их сердца, смешиваясь с кипящим жаром боевой ярости. В мгновение удара молнии Аид покидал их разум, и доблесть приходила на эту зловещую сердцевину души.
Шли секунды, минуты, но песчаные отмели оставались незыблемы. Ни стрел, ни рева, ни пламени войны. Троянцы опускали щиты, перед ними раскинулось удивительное зрелище: пустынный пляж и чистое синее море.
Руки их с облегчением расправились, военное построение разбилось, смятение охватило умы. Все еще в недоверии и настороженности они по команде подняли щиты, но это не имело смысла. Земли оказались пустынны, пляж безлюден, и ни один корабль не затемнял родные воды.
После нескольких напряженных мгновений одинокий воин уронил свой щит, вырываясь из упорядоченного строя, и испустил вополь безудержной свободы.
— Греки бежали! — воздух разделил его крик. — Эти трусы бежали!
Огромный поток вооруженных людей заполнил брошенный берег, но когда она обрушился на истертый белый песок, то воины в страхе попятились назад. Берег был засыпан потемневшими трупами, которые обломками заполняли его, а в центре виднелось великолепное подношение — гигантский деревянный конь из старого и выветрившегося дерева, перевязанный прочной плетеной веревкой.
— Аполлон, помилуй, что это за подарок Пандор? — прохрипел один из троянцев, вмиг позабыв о трупах, гнивших в нескольких дюймах от его ног.
Другой ответил трепещущим голосом.
— Знак мира: греческое извинение!
Конь стоял там могучий и великий, но в то же время словно униженный за отступление греков от великих троянских стен. Гордость вздымалась в груди воинов каждый раз, когда они смотрели на невероятный греческий дар, предложение, мольбу, стенание о проигрыше. Царь Приам годами выступал за мир и согласие, и теперь казалось, он наконец достиг своей самой благородной цели.
***
Парис намотал на пальцы темную роскошную прядь, яростно отдернул руку, чувствуя тянущую боль в волосяных луковицах. Внутри сидело необъяснимое чувство тревоги. Оно неприятно горело в его груди, медленно протирая дыру в плоти. Неловко ухмыльнувшись, он перевел взгляд на грубого деревянного коня, которого солдаты с трудом втащили в городские стены.
Подарок.
Конечно нет. Ахиллес предпочел бы убить свою мать, чем признать поражение, и Агамемнон отправил бы всех до единого своих солдат на беспощадную смерть, прежде чем бежать. Так в чем же смысл этого фарса? Конечно же, греки что-то замышляли.
Последний живой троянский царевич глубоко вздохнул, отчаянно вспоминая мудрые советы Гектора. Он много раз использовал своего старшего брата в личных целях, грубил и не слушал, но теперь, когда Парис более всего нуждался в его поддержке, Боги сочли нужным наказать его… нет, наказать Гектора. Горькие слезы выступили у него на глазах, и он быстро сморгнул их. Нет, он не разочарует Гектора.
Он ощутил твердую рукоять золотого меча Трои, опоясывающего талию — Парис собрался с силами. Царь Приам не слушал голос разума, он настоял на том, чтобы затащить коня за черту стены города, позволил своему народу насладиться этим ложным чувством безопасности. Парис надеялся, что еще не слишком поздно, чтобы развеять эту иллюзию.