Гершом увидел, как Геликаона, держащего на руках спящего сына Декса, приветствует толстый троянский царевич Антифон. Гершом отвернулся и зашагал на нос. Ониакус прислонился к борту и смотрел на новые военные галеры по ту сторону залива. Его красивое лицо было решительным и злым, глаза полными жестокости.
– Я могу что-нибудь послать тебе из города? – спросил Гершом. – Может, вина?
Ониакус покачал головой.
– Говорят, вино помогает забыться. Я не хочу забывать. И я не хочу разговаривать.
– Тогда не разговаривай, – мягко сказал Гершом. – Два друга могут стоять рядом молча, не испытывая неловкости.
Молчание не продлилось долго, да Гершом этого и не ждал. Не потому, что Ониакус был общительным человеком, а потому, что переполнявшее того горе нельзя было сдержать. Ониакус начал говорить о двух своих сыновьях, о том, какими они были прекрасными мальчиками. Гершом ничего не отвечал; в этом не было нужды. Ониакус вообще-то разговаривал не с ним, он просто говорил с ночью, с тенями мальчиков, с богами, которые не защитили ни их, ни их мать, когда микенцы с блестящими мечами напали на Дарданию.
За печалью последовала ярость, за яростью – слезы. В конце концов снова воцарилось молчание.
Гершом обхватил Ониакуса за плечи.
Ониакус вздохнул.
– Я не стыжусь своих слез, – сказал он.
– Ты и не должен стыдиться, друг мой. Говорят, ворота рая могут быть открыты только слезами тех, кто остался в живых. Я не знаю, правда ли это. Но думаю, это должно быть правдой.
Ониакус внимательно посмотрел на него.
– Ты веришь, что мы будем продолжать жить после смерти и что там… там будут вознаграждены те невинные, чьи жизни были… были отобраны у них?
– Конечно, – солгал Гершом. – А разве может быть по-другому?
Ониакус кивнул.
– Я в это верю. Место счастья. Ни ужаса, ни слез, ни трусов, ни убийц. Я верю в это, – повторил он.
Некоторое время они стояли вместе, наблюдая за военными галерами на неподвижной воде.
– Неправильный баланс, – сказал Гершом, указав на ближайшее судно. – Видишь, как она поворачивает?
– Гребцы левого борта слишком сильно налегают на весла. Им следовало бы поменять местами нескольких гребцов, – ответил Ониакус.
Его глаза все еще были полны муки, но теперь он сосредоточил внимание на галере.
– Гребцы чересчур напрягаются. Все они растянут плечи и утратят уверенность в себе.
Ониакус посмотрел на Гершома и улыбнулся вымученной улыбкой.
– Тебе пора на берег. Тебя ждут многочисленные наслаждения Трои, и тебе ведь не хочется стоять здесь и обсуждать тренировки моряков. Не тревожься обо мне. Я не перережу себе горло, обещаю.
– Знаю, – ответил Гершом. – Увидимся завтра.
С этими словами он шагнул прочь. Ониакус окликнул его, и Гершом обернулся.
– Спасибо, друг мой, – сказал Ониакус.
Гершом пошел к кормовой палубе, взял свой плащ и накинул на плечи. Потом перебрался через борт, спустился на песок и не спеша пошел по берегу к тропе, ведущей к нижнему городу.
У широкого деревянного моста, переброшенного через защитный ров, он увидел двух часовых в доспехах из полированной бронзы, с длинными копьями в руках. По ту сторону моста вокруг моряков «Ксантоса» собралась толпа. Один из часовых улыбнулся Гершому. Часовой этот был молодым, но руки и лицо его были покрыты боевыми шрамами.
– Вести о ваших победах дошли до нас два дня назад, – сказал он. – Их встретили с радостью, как солнечный свет после снегопада.
Люди теснились вокруг команды, хлопая моряков по спинам и выкрикивая благословения и похвалы. Гершом осторожно двинулся в обход толпы. Внезапно один из собравшихся хлопнул египтянина по плечу и радостно крикнул:
– Вот один из них!
Еще несколько человек повернулись к Гершому, но тот покачал головой.
– Нет, нет, – сказал он, подняв руки. – Я обычный путник.
Немедленно утратив к нему интерес, люди снова обратили все свое внимание на моряков.
Гершом поспешил дальше, как вдруг из тени на лунный свет шагнула темноволосая девушка и взяла его за руку. Гершом взглянул ей в лицо. Она была хорошенькой, со светлыми глазами, то ли голубыми, то ли серыми – в темноте трудно было разобрать. Однако он смог разглядеть, что девушка молода: ее белый хитон плотно облегал тело, и маленькие груди едва натягивали ткань.
Гершом убрал ее руку со своего запястья.
– Я не в настроении развлекаться, – хмуро сказал он. – А если бы и был в настроении, то развлекался бы с женщиной, а не с ребенком.
Девушка засмеялась.
– Если бы ты был в настроении, ты не смог бы позволить себе со мной развлечься – хоть ты и царевич Египта.
Гершом помедлил, обежав глазами ее стройное тело, ища спрятанное оружие. Его имя держалось в секрете – по крайней мере, он так думал. Если эта юная шлюха знает его, сколько еще людей о нем слышали? Людей, которые желают получить награду за его голову? Гершом тревожно огляделся по сторонам, почти ожидая увидеть выскакивающих из темноты египетских наемных убийц.
– Я тебя напугала? – спросила девушка.
– Иди и поищи кого-нибудь другого, кому ты сможешь действовать на нервы, – ответил он, двинувшись прочь.
Девушка побежала за ним. Гершом почувствовал нарастающее раздражение.
– Я видела тебя в море, – сказала она. – На тебя обрушивались огромные волны. Ты очень сильный.
Тут Гершом помедлил; в нем проснулось любопытство.
– Хорошо, ты знаешь, кто я. Кто послал тебя, дитя, и для чего?
– Меня послал Ксидорос…
Внезапно она склонила голову набок.
– Да, да, – сказала она в темноту, – но это просто придирки.
Нахмурилась и, казалось, прислушалась к чему-то. Потом вскинула руки.
– О, убирайся! – огрызнулась она и, снова повернувшись к Гершому, заявила: – Он говорит, что не посылал меня, а просто сказал, что мы с тобой должны поговорить.
Гершом тихо выругался. В Фивах был дом с высокими стенами, где в течение четырех лет держали людей, которых коснулась луна. Четыре года к ним приглашали прорицателей и целителей, астрологов и магов, чтобы вылечить их или изгнать демонов, укравших их разум. Хирурги просверливали дыры в их черепах; лекари пичкали их странными травами и зельями. Если к концу четвертого года люди, которых коснулась луна, не исцелялись, это считалось знаком того, что их требуют к себе боги. Гершом не слышал, чтобы такие дома призрения существовали в варварской Трое. Вот почему сумасшедшим вроде этой девочки разрешалось бродить по улицам.
– Где ты живешь? – спросила девушка. – Я увижу тебя, когда ты будешь в безопасности дома.
Она посмотрела на него снизу вверх, и внезапно лицо ее стало печальным.
– В твоей голове туман, – сказала она. – Он густой и клубящийся, он мешает тебе видеть. Ты оступаешься, как слепой, – она пожала плечами. – Но ведь были времена, когда я сама долго была слепой, и могла просто слушать людей, и слышала только слова, что они говорят, а не коварные нашептывания внутри их голов.
Девушка снова улыбнулась.
– Пошли, я провожу тебя домой.
– Ты знаешь, куда я иду?
– Да, знаю. Ты отправишься вместе со мной на Остров Красоты, а потом тебя позовут в пустыню, и будут голоса в огне, и огонь в небесах, и огонь растопит туман в твоей голове, и ты узнаешь все, что знаю я, и увидишь больше, чем я когда-либо увижу.
– Очень интригующе, – сказал Гершом, – но я имел в виду: знаешь ли ты, куда я иду сейчас?
– А! Да, знаю. В Дом каменных лошадей.
– Ну, это верно. А где живешь ты?
Она тихо засмеялась.
– Мои охранники ищут меня, поэтому я должна идти. Но я увижусь с тобой завтра во дворце Гектора.
С этими словами она подобрала подол белого хитона и метнулась прочь.
Гершом подумал: не погнаться ли за ней, чтобы передать городской страже? Некоторые районы нижнего города считались опасными, и ребенок, которого коснулась луна, мог попасть в беду. Но едва эта мысль пришла ему в голову, как девушка исчезла в темной улице и пропала из виду.