— Эта война. Мне ведомы некоторые события, которые произойдут… могут произойти.
— Так ты оракул?
— Н-нет.
— Значит, пророк? Избранный жрец, одарённый божественным видением?
— Тоже нет.
— Тогда не понимаю, — хмурится Елена.
Я присаживаюсь на постели и устраиваюсь на подушках поудобнее. За окнами ещё не рассвело, хотя мы слышим несмелый голос первой утренней птицы.
— В моём мире есть песня, — шёпотом говорю я, — поэма об осаде Трои. До сих пор её сюжет удивительно повторял то, что творится вокруг нас.
— Ты странный. Говоришь, как будто бы осада и война давно закончились, стали пыльной историей в твоих краях.
Не признавайся, глупец!
— Вообще-то так оно и сесть.
— Ты — слуга Рока.
— Да нет же. Просто человек. Мужчина…
— О, это я знаю, Хок-эн-беа-уиии. — Она с лукавой улыбкой касается ложбинки между грудей, на которых я лежал в изнеможении этой ночью.
Покраснев словно рак, провожу ладонью по лицу. Щетина уже колется. И не побреешься, в казармы теперь нельзя… Нашёл о чём беспокоиться. Тебе и жить-то осталось…
— Если я спрошу о будущем, ты ответишь?
Её ласковый тон пугает сильнее крика.
Только этого не хватало. Начинаю хитрить.
— Ну, на самом деле я ведь не провидец. Это всего лишь песня, так, некоторые подробности, да и те не всегда…
Елена кладёт мне руку на грудь:
— Ответишь?
— Да.
— Троя обречена? — её голос по-прежнему ровен, тих и безмятежен.
— Да.
— Город погубит сила или хитрость?
О боже, я не могу сказать.
— Хитрость.
Бывшая супруга Менелая улыбается. По-настоящему.
— Одиссей, — шепчет она.
Я не отзываюсь. Может, если не выдавать всех тонкостей, мои откровения не слишком повлияют на ход событий?
— Парис переживёт падение Трои? — вопрошает она.
— Нет.
— Кто его убьёт? Ахиллес?
Никаких подробностей! — орёт совесть.
— Н-нет.
Пропади всё пропадом.
— А благородный Гектор?
— Смерть, — откликаюсь я. Точно какой-нибудь судья-фанатик виселицы, чума меня побери.
— От руки Ахиллеса?
— Да.
— А сам Ахиллес? Вернётся с войны невредимым?
— Нет.
Заколов Гектора, он подпишет свой приговор. И герою это отлично известно. Из пророчества, которое преследует его многие годы, словно раковая опухоль. Долгая благополучная жизнь или слава. Третьего Ахиллу не дано. Умри в глубокой старости простым человеком. Или полубогом, но теперь. Однако Гомер говорил, что парень сам выбрал… э-э-э… выбирает… тьфу, выберет. Судьба не предрешена!
— А царь Приам?
— Смерть, — сипло отзываюсь я.
Правителя зарежут в собственном дворце, прямо у Зевсова алтаря; изрубят на кровавые куски, точно жертвенного тельца.
— А сынишка Гектора Скамандрий, прозванный в народе Астианаксом?
— Смерть.
Пирр швыряет кричащего младенца с городской стены.
Я закрываю глаза.
— А что ждёт Андромаху? — шепчет Елена.
— Рабство.
Если она сейчас же не прекратит свой допрос, я непременно сойду с ума. Для безразличного схолиаста из далёкого будущего подобные разговоры в порядке вещей, но сейчас речь о тех, кого я знаю, с кем встречался… спал… Да! Почему её не интересует собственное завтра? Надеюсь, красавица не станет…
— А я? Погибну вместе с Илионом? — всё так же спокойно молвит любовница Париса.
Набираю в грудь воздуха:
— Нет.
— Менелай повстречает меня?
— Да.
Зачем-то вспоминается «Безумная восьмёрка» — чёрный шарик предсказаний, популярный в дни моего детства. Почему я не ответил, как та игрушка: «Будущее туманно» или «Спросите попозже»?! Сошёл бы за Дельфийского оракула. С какой стати распускать перья перед этой женщиной?
Поздно, доктор. Больной скончался.
— Супруг найдёт меня и оставит в живых? Я перенесу его гнев?
— Да.
Главный герой «Одиссеи» поведал о том, как Менелай отыскал беглянку в стенах царского дворца, в чертогах Деифоба неподалёку от хранилища палладия; о том, как обманутый муж бросился на неё с клинком, а та обнажила грудь, словно приветствуя убийцу; как острый клинок зазвенел о камни пола и разлучённые супруги слились в жарком поцелуе. Неясно, когда Менелай сразит Деифоба — до этой сцены или после…
— И мы вместе вернёмся в Спарту? — Голос Елены чуть слышен. — Парис падёт, Гектор падёт, все великие воины Илиона падут, прославленные троянки умрут или иссохнут от горя в рабстве, город сгорит, его стены рухнут, высокие башни будут разрушены, земля засыпана солью, чтобы на ней уже ничего не выросло… А я останусь жить? Уеду с Менелаем домой?