Я гляжу ему в лицо. И твёрдо отчеканиваю:
— Понятия не имею.
На улице мы расходимся в разные стороны. Отыскав пустой переулок, надеваю Шлем Аида и трогаю квит-медальон.
Вершину Олимпа с её белыми домами и подстриженными лужайками золотит рассвет. Отчего-то здесь его лучи кажутся бледнее, да и само солнце будто бы съёживается, не то что в знойных небесах над Илионом.
Медальон перенёс меня, куда и следовало: к жилищу Музы. Из-под облаков, описывая широкие круги, стремительно слетает колесница Аполлона. «Сребролукий» приземляется и выходит наружу в каких-то двадцати футах от меня, затаившего дыхание от ужаса. Но Шлем Смерти по-прежнему действует, и покровитель стрелков спокойно удаляется.
Рядом стоит брошенная повозка богов; её-то мне и надо. Вчера я внимательно следил за Музой во время полёта. Ступаю в боковую нишу, осторожно прикасаюсь к пластине из бронзы — парой дюймов выше загорается прозрачная клавиатура. Я нажимаю иконки в том же порядке, что и хозяйка.
Колесница трясётся, поднимается футов на пятьдесят над зелёной вершиной, снова трясётся. Выворачиваю влево, трогаю стрелку «вперёд» и, резко дёрнувшись с места, огибаю с юга лазурное озеро. Если кто-нибудь заметит мою повозку, ему почудится, будто она летит сама собой, без седока. Впрочем, бессмертных пока не видно.
За озером я плавно набираю высоту, высматривая нужное здание. А, вот оно — сразу за Великим Залом Собраний.
Внезапно какая-то богиня — я не успел разглядеть, кто именно — выходит на огромную лестницу и поднимает крик; прочие бессмертные сбегаются узнать, в чём дело. Слишком поздно: я уже наметил цель — грандиозную белоснежную постройку с открытой дверью.
Выжимаю рычаги до упора, пикирую к земле и устремляю колесницу в темнеющий проём. Только искусственная гравитация самой машины не даёт мне вылететь вон, когда повозка со скоростью сорок — пятьдесят миль в час проносится между громадных колонн у входа.
Внутри всё по-прежнему: в колоссальных ёмкостях булькает лиловая жидкость, и зелёные черви деловито копошатся вокруг уснувших раненых олимпийцев. Многолапый великан-целитель суетится возле бака Афродиты, явно собираясь извлечь её наружу. Его мушиные красные глазки смотрят в моём направлении, и железные конечности начинают бессмысленно дёргаться. К счастью, бедняга находится по ту сторону резервуара. Никто и ничто не стоит у меня на пути. Колесница разгоняется.
И лишь в самый последний миг я решаю спрыгнуть. Должно быть, это из-за Елены, из-за нашей ночи и тех утраченных удовольствий жизни, что она пробудила в моей душе.
На полном ходу отрываюсь от повозки, больно приземляюсь и, кувыркнувшись через какую-то штуковину, замираю на полу. Чтоб вам! Плечо вывихнул. А то и сломал… Карета врезается в лечебный бак, по приёмному покою с грохотом разлетаются осколки стекла и пластика, лиловая дрянь хлещет к потолку стофутовым фонтаном. Не то бронзовый обломок колесницы, не то здоровенный кусок стекла перерезает доктора пополам.
Тело Афродиты выкатывается на пол с волной фиолетовой жидкости, облепленное умирающими зелёными червяками. Остальные резервуары сотрясаются от удара, однако не переворачиваются.
Тут же врубаются оглушительные сирены, клаксоны и прочая сигнализация. У меня намертво закладывает уши.
Пытаюсь подняться, но это невозможно: дикая боль пронзает голову, левую ногу и правое предплечье. Я бессильно падаю. Придётся ползти к стене, подальше от липкой лиловой лужи. Не думаю, что химикалии повредят здоровью, просто в грязи лишь слепой не разглядит отпечаток моего тела. Перед глазами пляшут чёрные точки. Ещё немного — и отключусь. В просторную палату стремительно вбегают боги, откуда-то появляются таинственные летающие машинки.
За миг до того, как потерять сознание, я вижу Зевса в развевающейся мантии; его ужасные брови грозно сведены.
Всё, ребята, дальше играйте без меня. Измождённо упираюсь лбом в холодный пол. Веки смыкаются, и тьма покрывает мне очи.
22
Берег Долины Хриза
— Я убил своего друга, Орфу с Ио, — сообщил Манмут Вильяму Шекспиру.
Оба прогуливались по берегу Темзы в окрестностях Лондона. Стоял конец лета тысяча пятьсот девяносто второго года, хотя моравек и не мог бы сказать, откуда ему это известно. На реке суетились ялики, баржи и мелкие суда с низенькими мачтами. За домами в стиле Тюдора и высокими полуобрушенными зданиями на северном берегу высились бесчисленные шпили колоколен и несколько незаконченных башен. Жаркая мгла повисла над берегами и трущобами по обе стороны Темзы.