И вот наконец он остановился у широкого основания головы, скреплённого чем-то вроде цемента.
— Уже на месте? — справился Орфу, точно мог наблюдать за другом.
— Ага. Подошёл вплотную.
— И что с нашим лицом?
— Снизу не разглядеть, — ответил Манмут. — Главным образом подбородок, губы и ноздри.
— Тогда иди обратно на пляж. Видимо, по некоему замыслу на изваяния следует смотреть с моря.
— Да, но… — Маленький европеец окинул взором крутой спуск в сотню метров. Склизкая, еле заметная тропка вела с утёса вниз, как и на прошлой стройке. — Знаешь, дружище, если я сломаю шею, вини только себя.
— Замётано, — без лишних споров согласился иониец.
— Ладно, спущусь как-нибудь. Скажи, ты вправду хочешь, чтобы я проверил и следующую голову тоже? Это за километр отсюда, к тому же с орбиты они все казались на одно лицо.
— Думаю, лучше лишний раз убедиться, — отозвался Орфу.
— Тебе-то хорошо, ты безногий… — проворчал любитель Шекспира, начиная долгий и полный опасностей спуск.
Манмут пятился до тех пор, пока невысокие волны не принялись лизать ему ноги. Узнать обладателя лица так и не удалось. Не говоря ни слова, европеец пошагал далее на восход, погружённый в собственные мысли. Ещё один километр — и вот она, новая статуя. Абсолютно те же гордые и надменные черты: скуластый, морщинистый лик сурового старца, под насупленными бровями — маленькие глаза с глубокими складками в уголках, свирепый взор устремлён в голубые дали океана, плотно сжатые губы неодобрительно изогнуты, некрупный, но твёрдый подбородок придаёт выражению жёсткости, надо лбом зияет огромная лысина, зато по бокам струятся потоки длинных волос.
— Старикан какой-то, — отчитался бывший капитан подлодки. — Мужчина почтенного возраста, человек, хотя в моих исторических архивах не нашлось ни единого подобного портрета.
Несколько мгновений на линии потрескивали помехи. Орфу раздумывал. Потом он заговорил:
— Поразительно. Простой земной дедушка — и вдруг заслужил такую честь: тысячи статуй по всему марсианскому побережью? Интересно, за что?
— Сдаюсь, — заявил Манмут.
— Или это местный колесничник? Похож он хоть чуть-чуть на бога?
— На античного — нет. Больше всего напоминает умудрённую годами царственную персону, страдающую несварением желудка. А теперь можно я всё-таки вернусь? Раз уж мы вспомнили о летающих машинах: не хотелось бы попасться на глаза врагам, стоя тут и пялясь на загадочные достопримечательности, словно раззява турист.
— Да. Полагаю, тебе пора возвращаться.
23
Техас, лес мамонтовых деревьев
Одиссей так и не поведал свою историю за завтраком, в изумрудном пузыре столовой на вершине Золотых Ворот Мачу-Пикчу. Впрочем, его никто и не спрашивал. Каждый думал о своём, и Ада вскоре догадалась почему.
Сама она почти не отдохнула, зато провела лучшую ночь в своей жизни. Как и большинство её ровесниц, девушка и раньше «пробовала секс». Однако лишь теперь она поняла, что значит «заниматься любовью».
Харман был бесконечно нежен — и вместе с тем страстен и настойчив. Будучи сильным, как лев, он сердцем улавливал её желания и настроения, всё же не позволяя им взять над собою власть. Любовники мало спали на узенькой кровати у кривого окна — их тела то и дело пробуждались и начинали предаваться ласкам прежде, чем просыпался разум. Когда солнце озарило восточный пик Мачу-Пикчу, Ада почувствовала себя другим человеком. Хотя нет, решила девушка, личность осталась прежней. Просто она словно выросла, раскрылась, наполнилась…
Аде бросилось в глаза странное поведение подруги: возбуждённый взгляд, румянец на щеках, избыточное внимание к любому слову мужчины, который называл себя сыном Лаэрта… Время от времени Ханна косилась на юную хозяйку Ардис-холла и тут же отводила глаза, будто ошпаренная.