Афродита — моя покровительница?! Так это она велела хозяйке… Ну и ну. Я-то думал, что девять лет, два месяца и восемнадцать дней ни единое божество, кроме Музы, и не догадывалось о моём существовании. Как себя повести? Преклонить колени? Пасть ниц?
Я ограничиваюсь учтивым поклоном, стараясь не слишком пялиться на её небесную красоту. На эти розовые груди, просвечивающие сквозь тонкий шёлк, и мягкий изгиб живота, бросающий загадочные тени туда, где сходятся бёдра. Вот зараза, вопрос уже вылетел из головы.
— Нет, богиня, — выдавливаю из себя в конце концов.
— Известно ли тебе, зачем профессор Хокенберри был избран для реинтеграции среди многих других? С какой целью все его рукописи сохранены в симплексе?
— Нет, богиня.
— Ты хоть имеешь представление о том, что такое симплекс, о жалкая тень смертного?
«М-м-м, что-нибудь вроде герпеса?»
— Нет, богиня.
— Симплекс есть простой геометрический математический объект, упражнение логистики, обособленно свёрнутый треугольник или трапецоид, — поясняет она. — Только в сочетании с многочисленными измерениями и алгоритмами, определяющими новые воображаемые пространства, творя и отбрасывая вероятные области n-пространства, плоскости вытеснения становятся обязательными кривыми. Теперь-то понимаешь, Хокенберри? Ясно, как этот факт применим к квантовому пространству, времени, к войне там, внизу, или к твоей собственной участи?
— Нет, богиня. — Мой голос дрожит. А что поделать?
Тихо шелестят шелка; на миг поднимаю взгляд и замечаю изящное движение гладких бёдер и нежных рук; самая обворожительная женщина в мире меняет позу, устраиваясь поудобнее.
— Не важно. Несколько тысяч лет назад ты, а вернее, твой смертный прототип написал книгу. Помнишь, о чём?
— Нет, богиня.
— Повторишь ещё раз, и я разорву тебя от промежности до макушки, а из кишок сошью новые подвязки. И это не поэтический образ. Теперь дошло?!
Попробуйте поговорить, когда во рту не осталось слюны.
— Да, богиня.
И как мне удалось просипеть ответ?
— Твой труд занял девятьсот тридцать пять страниц, посвящённых одному-единственному слову — Menin. Сейчас-то вспомнил?
— Нет, бо… боюсь, что я всё забыл, госпожа Афродита, но уверен, что вы абсолютно правы.
Я снова украдкой вскидываю глаза. Успеваю заметить: богиня улыбается. её подбородок покоится на левой руке, и кончики длинных пальцев касаются безупречно изогнутой тёмной брови. Какие у неё очи! Цвета лучшего коньяка.
— Гнев, — вполголоса изрекает Афродита. — Menin aeide thea…[9] Тебе ведомо, кому достанется победа, Хокенберри?
Ну и спросила. Хорош бы я был, если бы не знал исхода поэмы. Хотя, конечно, «Илиада» заканчивается ритуалом погребения Ахиллесова друга Патрокла,[10] а не падением Трои, в песнях не содержится и намёка на гигантского коня, мимоходом упомянутого в «Одиссее», да ещё в другом эпосе… Но если я заявлю, будто знаю, куда клонится настоящая война, а подслушанный нынче спор дал мне чётко понять нерушимость Зевсова указа о том, чтобы не сообщать богам будущее, предсказанное вещим слепцом… То есть раз уж бессмертные сами не подозревают, чем огорошит их завтрашний день, а я возьму и скажу им, не сочтут ли это прямым вызовом Олимпу и самой Судьбе? Спесь — не совсем то слово, к которому тут питают нежные чувства. И ещё: только Громовержец читал поэму от корки до корки, после чего лично запретил богам обсуждать любые события, кроме уже случившихся. И не говорите мне, что послать Кронида подальше — хорошая политика для выживания в здешних местах. С другой стороны, я целиком и полностью поверил, когда эта леди так мило пошутила насчёт подвязок из человечьих кишок.
— Э-э… Простите, богиня, я забыл вопрос.
— Тебе знакомо содержание «Илиады», однако я нарушу приказ Владыки, если пожелаю услышать хоть пару строчек. — Афродита больше не улыбается, она даже слегка надувает губки. — И всё же я могу спросить, вправду ли Гомер описывает нашу реальность, или нет? По-твоему, Хокенберри, кто правит миром — Зевс? А может быть, Судьба?
Вот ведь чёрт! Как ни поверни, быть мне без кишок, а некой красавице — богине — уже сегодня щеголять в скользких подвязках. Собираюсь с духом.
— Полагаю, госпожа, что хотя вселенная покорна воле Громовержца и не в силах противиться капризам божественной силы, которую прозвали Судьбой, есть ещё Хаос, и он по-прежнему любит вмешиваться в жизни людей и бессмертных.
10
В действительности поэма завершается погребением Гектора; Патрокл захоронен в конце предпоследней песни.