— Постой-ка. Моего Шекспира? — передал Манмут огромному ионийцу. — Ты имел в виду нашего?
— Прости, дружище. Как бы ни привлекали меня сонеты и даже пьесы твоего Барда, должен признаться, моя истинная страсть — творчество Пруста.
— Пруст? Этот эстет? Ты шутишь?
— Ни в коей мере. — В дозвуковом спектре личного луча связи раздались грохочущие раскаты: европеец расценил их как смех Орфу.
Между тем облачённый в ярко-жёлтые доспехи интегратор вывел на экран миллионы орбитальных поселений, торжественно описывающих круги неподалёку от земной поверхности. Переливаясь на солнце ослепительными бело-серебристыми огнями, они выглядели необыкновенно холодными. И пустыми.
— Никаких челноков. Ни единого случая факсирования между планетой и кольцами. И кстати, мост от колец до Марса, обнаруженный нами всего лишь двадцать юпитерианских или же двести сорок с чем-то земных лет назад, бесследно исчез.
— Полагаете, постлюди вымерли? — заговорил Корос III. — Или мигрировали?
— Мы засекли хронокластические, энергетические, квантовые и гравитационные приливы, — промолвил высокий, более человекообразный по сравнению с Манмутом, интегратор мягким, негромким, хорошо поставленным голосом. — Теперь наше внимание приковано к Марсу.
На экране возникла четвёртая планета.
Если Марс когда-нибудь и притягивал к себе внимание хозяина «Смуглой леди», то в лучшем случае весьма рассеянное. Где-то на задворках его памяти хранились голограммы и фотографии времён Потерянной Эпохи: красно-рыжий, словно изъеденный ржавчиной мир, ничего особенного.
И вдруг недоверчивому взору моравека предстало синее море — оно заливало почти всё северное полушарие — и лазурная лента реки шириною в километры, что бежала к океану через Долину Маринера. Южное полушарие по большей части оставалось красновато-бурым, но теперь его покрывали крупные зелёные оазисы. Вулканы Фарсиды, над одним из которых курился дымок, всё так же тянулись тёмной цепью с юго-запада на северо-восток. Однако гора Олимп высилась уже в двадцати километрах от просторной бухты северного океана. В небесах клубились блестящие на солнце облака; где-то в районе плато Эллады, за тёмной кромкой границы дня и ночи мерцали яркие вспышки. К северу от побережья Долины Хриза Манмут разглядел мощные завихрения циклона.
— Планету терраформировали, — заметил он вслух. — Постлюди терраформировали Марс.
— И как давно? — произнёс Орфу.
Дело в том, что обитателей Галилеи совершенно не трогала судьба Внутренних миров. (Интерес вызывала одна лишь их литература.) Поэтому подобное событие могло произойти незамеченным в течение двадцати пяти земных столетий после окончательного разрыва между человечеством и моравеками.
— Примерно двести лет назад, — откликнулся Астиг-Че. — В крайнем случае сто пятьдесят.
— Невозможно, — отрубил Корос III. — Слишком короткий промежуток времени.
— Согласен, — кивнул интегратор. — Но как видите…
— Выходит, постлюди переселились на Марс, — проговорил Орфу.
— Не думаем, — ответил маленький Ри По. — Разрешение здесь лучше, чем на Земле; давайте посмотрим на линии побережья…
В окне появился изогнутый полуостров немного севернее того места, где реки Долины Маринера (настолько широкие, что впору назвать их длинными внутренними морями) впадали в залив и через тонкий перешеек несли свои воды в океан. Изображение увеличилось. Там, где земля подходила к морю, оборачиваясь то безжизненными багровыми холмами, то зелёными, лесистыми долинами, тянулся чёткий ряд из крохотных тёмных пятен.
— Это что… скульптуры? — изумился Манмут после второго «наезда».
— Скорее каменные головы, — пояснил каллистянин.
Картинка немного сдвинулась, и размытые тени позволили различить высокий лоб, нос и дерзкий подбородок.
— Очень странно, — пожал плечами Корос III. — Чтобы опоясать весь океан, потребуются миллионы подобных сооружений с острова Пасхи…
— Мы насчитали четыре миллиона двести три тысячи пятьсот девять, — уточнил Астиг-Че. — Однако строительство не закончено. Обратите внимание на следующее фото, сделанное несколько месяцев назад, когда Марс максимально приблизился к нашей планете.
Мириады расплывчатых миниатюрных существ тянули за собой нечто, напоминающее ту же каменную голову, только поставленную на ролики. Лицо смотрело в небо, уставившись впадинами глаз прямо в объектив телескопа. Оказалось, фигурки тащили немыслимую тяжесть при помощи бесчисленных канатов. Манмуту припомнились египетские рабы, возводившие пирамиды.