И знаете, пронаблюдав целых девять лет за этим-как-его-там в действии, я могу лишь повторить свои слова. Да, шут возьми, не будь aristeia столь приятна троянцам и аргивянам, этой долгой, безнадёжно долгой осаде давно пришёл бы логический конец. Беда в том, что даже самый искушённый американец после длительного путешествия, например, по Франции, всей душой рвётся назад, к гамбургерам и попкорну, в мир быстрой еды или, в моём случае, быстрых войн. Парочка бомбовых ударов, воздушный налёт, вой сирен, трах-тарарах и — «аста ла виста, беби», живо домой, к Пенелопе.
Но сегодня я думаю иначе.
Эхепол — первый из троянских воинов, павший в этом сражении.
Получив обратно своё тело, герой пошатывается на ногах и несколько мгновений туго соображает. Может, поэтому, когда враждебные рати сходятся, он так медленно и неуверенно поднимает копьё? Приятель Ахиллеса, Несторов сын Антилох оказывается проворнее и бьёт первым. Бронзовый наконечник ударяет в гребень косматого шлема и пронзает череп Эхепола. Правый глаз лопается, мозги вытекают сквозь зубы серой кашей. Троянец валится в пыль, будто могучий срубленный тополь, как любил говаривать Гомер.
Тут же разгорается обычное «жаркое дело», которое до сих пор не перестаёт изумлять меня. Как бы вам объяснить? Троянцы и греки дерутся прежде всего ради славы, это верно. Однако не только ради неё, родимой. Кровопролитие — их профессия, а боевые трофеи — зарплата. Львиную долю чести и добычи в битве доставляют воину доспехи убитых. Завладеть искусно выполненным, пышно украшенным оружием врага (а также его щитом, поножами, поясом и нагрудными латами) для античного героя — всё равно что индейцу из племени сиу завладеть сотней вражеских скальпов. И даже гораздо круче. Доспехи многих сработаны из дорогой бронзы, а самые важные чины вообще носят чеканное золото, роскошно убранное самоцветами.
Короче говоря, закипает бой за латы Эхепола.
Елефенор, сын Халкодонта, пробивается вперёд, хватает павшего за лодыжки и тащит окровавленный труп за собой, не обращая внимания на мелькающие копья, звон мечей и грохот щитов. Я наблюдал за доблестным ахейцем годами, в лагере и небольших стычках. Должен заметить, динозавроподобное имя ему вполне подходит. Видели бы вы этого великана: широченные плечи, могучие руки, сильные бёдра. Среди бойцов Агамемнона он, конечно, не самый заметный, однако задира ещё тот. Елефенор, тридцативосьмилетний — с прошлого июня — начальник абантов и владыка Эвбеи, отходит за спины воюющих товарищей и принимается раздевать холодное тело.
Троянский герой Агенор, сын Антенора и отец Эхеклеса — и того и другого я встречал на улицах Илиона, — прорывает линию вражеской обороны, видит громилу, склонившегося над убитым Эхеполом, делает выпад и вонзает медную пику в неосторожно открытый бок великана. Слышится треск рёбер и звучное хлюпанье. Прежде чем рухнуть, Елефенор изрыгает поток крови. Троянцы кидаются в бой как волки и отбивают ахейскую атаку. Тут уже сам Агенор начинает срывать со своей жертвы пояс, поножи и нагрудную пластину, пока его товарищи оттаскивают полуобнажённого Эхепола из-под стрел и копий.
Вокруг погибших разворачивается настоящее сражение. Вот ахеец по имени Аякс, прозванный Большим Аяксом, или Теламонидом, — не путайте с Малым Аяксом, начальником локров, — прорубается вперёд и, спрятав меч в ножны, вонзает пику в грудь юного Симоесия, который храбро выступил, чтобы прикрыть отступающего Агенора.
Всего лишь неделю назад, в тихом парке крепкостенного Илиона, я в образе троянца Сфенела выпивал с Симоесием и травил непристойные байки. Шестнадцатилетний парнишка, который и женат-то не был, да что там, не знал ни единой женщины, рассказывал об отце Анфемионе, о том, как получил своё имя по названию речки Симоент, протекающей вблизи его скромного дома в миле от стен города. Симоесию не исполнилось и шести лет, когда на горизонте впервые показались чёрные корабли ахейцев. Отец ни в какую не хотел пускать чувствительного мальчика на войну и лишь несколько недель назад уступил желанию сына. Молодой человек признался мне, что боится не самой смерти; его страшила мысль о том, что он умрёт, так и не коснувшись женской груди, не изведав первой любви.