— Мы можем что-нибудь сделать? — спросила юная хозяйка Ардис-холла.
Опытный спутник лишь отрицательно промычал в ответ. Он понятия не имел, с какой скоростью движется диск, однако её хватило бы на то, чтобы разбить машину с пассажирами вдребезги.
— А ты шевелил рукоятками? — чересчур спокойно поинтересовалась Ханна.
— Бесполезно, — вздохнул Харман.
— Пора прыгать! — Диск слегка покачнулся: это Даэман встал на четвереньки, почти уперевшись головой в защитное поле.
— Нет, — властно остановил его девяностодевятилетний мужчина. — В ледяной воде ты не протянешь и трёх секунд — это если переживёшь падение. Хотя вряд ли. Ложись на место.
Собиратель бабочек повалился на живот.
Между тем соньер не снижал скорости и не отклонялся от опасного направления. Бело-голубая стена угрожающе выросла до трёх сотен футов; летучий аппарат не набрал и двух третей подобной высоты.
— И что, ничего нельзя изменить? — полуутвердительно сказала Ада.
Харман снял капюшон (под покровом силового поля холод уже не так пугал) и обернулся на неё.
— Кажется, нет. Прости. — Он потянулся и взял девушку за левое запястье. Та обнажила лицо. Их взгляды встретились, а пальцы переплелись на несколько мгновений.
Когда до жуткого столкновения оставались считанные ярды, диск плавно снизил скорость и пошёл на взлёт. Соньер обогнул вершину айсберга с запасом в десяток футов, сделал вираж вправо, завис над южным склоном, а потом опустился на шипящий снег.
С минуту четвёрка молча лежала на своих местах, не выпуская рукояток.
Внезапно силовое поле исчезло, и страшный ледяной ветер обжёг лицо Хармана. Мужчина торопливо застегнул капюшон, бросая взгляды на Аду, которая сделала то же самое.
— Надо выбираться, — подала голос Ханна, — пока эта штука не унесла нас куда-нибудь ещё.
Друзья осторожно слезли. Налетевший вихрь едва не сбил путешественников с ног, тут же утих и снова ударил. Вьюга громко трепала края их верхней одежды и капюшонов.
— Что теперь? — Юная хозяйка Ардис-холла поёжилась.
Словно в ответ на её слова перед четвёркой замерцали два ряда инфракрасных маяков, очертив тропинку шириной десять футов и длиной сто с чем-нибудь ярдов, уводящую… в никуда.
Исследователи двинулись вперёд, стараясь держаться вертикально. Если бы не маячки, столь ярко сияющие в линзах ночного видения, товарищи наверняка повернулись бы спинами к ветру и вскоре, заблудившись, полетели бы во мрак через ближний край айсберга.
Дорожка привела к небольшой норе, прорубленной во льдах. Высеченные ступеньки уходили вниз, где их опять освещало инфракрасное излучение.
— Рискнём? — сказала Ханна.
— А что нам остаётся? — проворчал Даэман.
Уличные ботинки скользили на коварной лестнице, и только плетёная верёвка, пришпиленная к правой стене металлическими крючьями, помогала друзьям спускаться, не падая поминутно. Харман насчитал сорок ступеней, когда путь преградила стена изо льда и тропа резко свернула вправо, а ещё через пятьдесят шагов лестница так же круто забрала влево. Инфракрасные маячки в стенах позволяли хорошо видеть дорогу.
Лестница окончилась коридором, который продолжал уводить внутрь айсберга. Временами путешественникам попадались развилки, но одна дорога неизменно оставалась в тени, тогда как вторую освещали алые, зелёные и голубые огни. Товарищи то шагали вверх, то вновь брели куда-то вниз. Наконец бесчисленные повороты, развилки и тупики заставили друзей потерять чувство направления.
— Нас явно ждут, — шепнула Ханна.
И Ада ответила:
— На это я и рассчитываю.
Четвёрка вышла в просторный зал, наверное, в шестьдесят футов шириной. Ледяные стены были изрезаны несметным количеством других дверей, а пол тоже имел несколько уровней. Обогреватели на подставках мерцали оранжевым; на стенах, полу и потолке сияли многочисленные лампочки. На невысокой платформе, устланной мохнатыми звериными шкурами, лежали подушки, а рядом находился маленький столик. Друзья встали вокруг него, с подозрением глядя на круглые чаши с едой и плодами, кувшины и наполненные кубки, не решаясь присесть на мягкие шкуры.
— Всё в порядке, — послышалось у них за спинами. — Это не отравлено.
Женщина появилась в высоком ледяном проёме и стремительно сошла по кривому зигзагу лестницы. Харман успел заметить меловую седину волос хозяйки — почти невообразимый оттенок, который в его дни выбирали только самые отъявленные сумасброды, — и лицо, изборождённое, как и говорил Даэман, древними морщинами. Боже, ну и стара она была. Никто, кроме коллекционера бабочек, прежде не видел более ветхого человека. Даже девяностодевятилетнего мужчину покоробило при взгляде на неё.