Негусто.
Капитан едва не расхохотался от горькой досады.
Словно прочитав его думы, Орфу произнёс:
— А что сказал бы твой Бард о наших затруднениях?
Хозяин «Смуглой леди» сканировал данные от энергетических и прочих систем судна. Нет, не протянуть им три марсианских дня. Выбираться надо в течение шести часов, не позже. Главное, чтобы реактор перенёс нагрузку, а то ведь…
— Эй, старина?
— А? Прости, задремал. Что там насчёт Барда?
— По-моему, он как-то писал о кораблекрушении. Я смутно припоминаю…
— Да, и не единожды. «Двенадцатая ночь», «Буря» — сплошные кораблекрушения. Вот только вряд ли нам помогут старые пьесы.
— А ты всё-таки поделись. Хоть один пример.
Манмут покачал головой в безвоздушной пустоте каюты. Он прекрасно понимал: Орфу просто желает отвлечь товарища от текущих забот.
— Вспомни лучше своего Пруста. Рассказчик Марсель рассуждал когда-нибудь о путешественниках, затерявшихся на другой планете?
— Вообще-то да, — отозвался собеседник с лёгким намёком на усмешку.
— Шутишь?
— Я никогда не шучу по поводу «A la recherchе du temps perdu», — промолвил иониец таким тоном, что чуть было — чуть было — не убедил европейца в своей полной серьёзности.
— Ладно, и что же он писал о выживании в космосе? — подзадорил капитан.
Пять минут до запуска перископа. Если горизонт окажется чист, подлодка начнёт всплытие. В противном случае — тоже начнёт.
— В третьем томе французского издания (в английском варианте это пятый том) рассказчик утверждает: окажись мы вдруг на Марсе, отрасти пару крылышек и жабры, это всё равно не избавило бы нас от самих себя. Чувства остались бы прежними. Рамки сознания — теми же.
— Смеёшься?
— Я никогда не смеюсь над мыслями героев «A la recherchе du temps perdu», — повторил Орфу, давая понять своей интонацией, что да, конечно же, смеётся, но не над этим конкретным отрывком. — Да прочёл ли ты книги, которые я послал в самом начале полёта?
— О да, разумеется, прочёл. Разве что… слегка перескочил через последние… пару тысяч страниц.
— Ничего удивительного. Слушай, вот строки, которые следуют сразу за тем кусочком о Марсе… Как тебе удобней: на языке оригинала или?..
— Английский, — расторопно вставил Манмут.
Не хватало ещё в предсмертный час мучиться от звуков французской речи!
— «Единственно подлинное путешествие, этот уникальный источник юности, — процитировал гигантский краб, — вовсе не в том, чтобы навестить дальние края, а в том, чтобы получить иные глаза. Увидеть ту же вселенную с точки зрения другого человека, сотни других людей, и воспринять сотню различных вселенных, которые видят они и которыми сами являются».
Заслушавшись, хозяин «Смуглой леди» забыл даже о жестокой асфиксии, что неизбежно грозила им обоим.
— Так вот она, четвёртая и последняя разгадка жизни, предложенная Марселем? Я угадал, Орфу?
Тот не ответил.
— Я имею в виду, — развил свою мысль капитан, — ты упоминал три ключа, каждый из которых подвёл рассказчика. Сначала Марсель свято верил в снобизм. Потом — в любовь и дружбу. Наконец — в искусство. И всякий раз его настигали удары обыденности. Но то, о чём ты сказал, — совсем новый, неизведанный путь. Это… как бы точнее выразиться…
— Сознание, выходящее за рамки сознания, — тихо подсказал иониец. — Воображение, разрывающее путы воображения.
— Верно, — выдохнул Манмут. — Теперь я вижу.
— Ты и должен видеть, — изрёк товарищ. — Теперь я гляжу на вселенную твоими глазами.
С минуту на линии слышалось лишь тяжёлое дыхание европейца. Затем он словно пробудился.
— Ладно, давай попробуем вытащить мою старушку из трясины.
— А как же перископ?
— К чёрту перископ и колесницы. Лучше погибнуть, сражаясь, чем задохнуться в грязном болоте.
— Правильно, — одобрил краб. — Но почему ты говоришь «попробуем»? Что, возникли сомнения?
— Провалиться мне пропадом, если я представляю, как выбираться из этой мерзкой слизи, — бросил хозяин «Смуглой леди», раздавая виртуальные приказы системам подлодки. Когда на панели загорелись алые буквы «Реактор включён», моравек привёл в боевую готовность реактивные двигатели и пироскопы. — Однако попытка — не пытка. Ещё восемнадцать секунд — и держись, дружище.