Алан Дарк «поправил» галстук. В тот же миг официант услужливо подбежал к нему и предложил ему напиток.
– Хорошевский, – тихо произнёс Алан, пригубив шампанское.
Кларк Рэд, передав чип по назначению, ещё несколько минут покрутился среди гостей и незаметно удалился.
***
Приём подошёл к концу. Гости потянулись к выходу. Распрощавшись с последними из них, Хорошевский облегчённо вздохнул и направился в свой рабочий кабинет. Добравшись до двери, привычно повернул ключ в замке, перешагнул порог и, в тот же миг его руки были заломлены назад, чья-то невидимая сила зажала голову, словно в тиски и зафиксировала шею.
Хорошевского переодели в комбинезон. Усадили на стул. Настольный светильник повернули лампой в лицо арестованному. Одежду досмотрели. В кармане пиджака обнаружили чип.
В портфеле нашли фотоаппарат с негативами последних документов, поступивших на имя Добрынина, которые были уже отсняты и приготовлены к передаче.
За столом напротив сидел человек и лаконично, без интонаций, зачитывал Постановление о заключении под стражу:
– В соответствие со статьей 64 Уголовного Кодекса СССР за умышленно совершенное деяние, в ущерб государственной безопасности и обороноспособности СССР, переходе на сторону врага, шпионаже, выдаче государственных тайн в интересах США, проведение враждебной деятельности против СССР, Хорошевский Анатолий Иванович обвиняется в измене Родине…
Отпираться было бессмысленно.
Всему виной его жадность, безмерное тщеславие, слабость и глупость.
Пять лет назад во время путешествия в Лас-Вегас он, вопреки своей замкнутой натуре, позволил себе лишнего: «продул» в преферанс казённые деньги. Тут же нашлись «добрые люди», которые согласились спасти его репутацию в обмен на сотрудничество. Выбор невелик: военный трибунал или шпионаж, в пользу США.
Хорошевский выбрал второе. Надеялся на свой ум и природное обаяние. Полагал, что выкрутится, никто не узнает, всё образуется. Он как-нибудь проживёт, тихо и незаметно выполняя «незначительные» поручения американских спецслужб. Тем более, что для этого и делать-то особо ничего не нужно: фотографировать и передавать цэрэушникам документы, к которым у него был доступ. При его умении лавировать и осторожничать это не составит особого труда.
Действительно, будучи ловким и способным, он довольно быстро освоился несмотря на то, что понятия не имел, как работают спецслужбы. Учиться приходилось на ходу. Скоро он неплохо вжился в образ осведомителя. Изучил принципы конспирации. Приобрёл полезные знания и навыки.
Скоро выяснилось, что ужиться в роли агента не так легко, как виделось в самом начале. Было одно «но» медицинского толка, которую Хорошевский никак не мог изжить – природная тоническая гиперемия. Попросту говоря, он краснел или бледнел в стрессовых ситуациях, повышенных физических нагрузках или в случае, если приходилось лгать.
Вообще-то, прилив крови к лицу, или, наоборот, её отток при сужении сосудов – нормальный рефлекс организма на ложь, опасность и другие неприятные обстоятельства. Однако для шпионской деятельности такого рода физиологические проявления – совершенно недопустимы. Хорошевский боролся с ними как мог. Посещал специальные тренинги. Ожидаемых результатов они не принесли, но всё же польза от лечения была. Врач посоветовал ему избегать свидетелей, пока не схлынут первые эмоции и, на всякий случай, держать в голове заготовленный текст, шутку, анекдот, чтобы вовремя отвлечь внимание и сместить акцент.
Пациент, как прилежный ученик, строго следовал рекомендациям.
Идея с передачей чипа на приёме в посольстве, ему не понравилась с самого начала: слишком людно и много любопытных глаз. Но высказывать сомнения было некому. Он был поставлен перед фактом.
Хорошевский чувствовал провал и шёл к нему, как баран на закланье, успокаивая себя тем, что его спасение – снующие люди. Отслеживать каждого человека в гуще толпы – дело сложное и неблагодарное. Кроме того, советским спецслужбам, «съевшим собаку» в конспирации, вряд ли пришло бы в голову, что американцы отважатся снабжать своих агентов средствами спецназначения у всех на виду.
В тот момент, когда белёсый очкарик из Пентагона, во время рукопожатия вручил ему чип, первая мысль у Хорошевского была обронить предмет на пол. Да и потом он мог сто раз это сделать, без последствий для себя.
Теперь, когда он пойман с поличным анализировать было поздно. Он был в полном отчаянии от собственной глупости и нежелания прислушиваться к внутреннему голосу, который весь вечер вторил ему избавится от улики.