Выбрать главу

– Как только твой мобильник найдет сеть, надо будет позвонить продюсеру и рассказать о самолете.

– Ты все-таки продолжаешь сомневаться?

– Это надо сделать для очистки совести.

– Сделаем, – равнодушно ответила Марго. – Нет проблем. Если связь будет, позвоню… Но ты все же расскажи, что там видел?

– Я ведь уже рассказал!

– Да ладно юлить, – усмехнулась Марго. – У тебя же на лице все написано.

– Ну, раз было написано, то чего спрашиваешь?

Когда мы вернулись, Крот торопливо заталкивал в карман куртки компас. Усердно избегая смотреть на Марго, он сказал мне:

– Нам надо поторопиться, Кирилл.

Я согласился с ним, хотя мы торопились по разным причинам: он стремился к финишу, чтобы сообщить организаторам о самолете, а я – чтобы на подступах к финишу встретить Ирэн. Крот взвалил на спину рюкзак, поднял воротник куртки, дабы защитить себя от мошки, и попросил у меня мачете. На сей раз он решил идти первым и прокладывать в зарослях новый путь. Он вел себя так, словно Марго с нами не было. Должно быть, он решил взять ее измором, показав высший класс пешеходной ходьбы. Не дожидаясь, когда Марго застегнет курточку и перешнурует кроссовки, Крот ринулся на заросли, словно буденновец на шеренги белогвардейцев. Он хоть и отчаянно махал мачете, но удары получались слабыми и часто попадали мимо цели. В конце концов он запутался в лианах и быстро выдохся.

– Давайте я вас сменю! – предложил я.

– Нет-нет! Я ничуть не устал.

Он снова принялся размахивать мачете. Мы с Марго терпеливо ждали, когда он упадет от усталости и его место займу я. Крот не только плохо орудовал мачете, но и неумело выбирал путь. Вместо того, чтобы искать естественные проходы и обходить слишком густые заросли, он пер прямо. Наконец Марго надоело смотреть на то, как наш вожак превращает кусты в силос. Она взяла меня за руку.

– Давай обойдем. Немного левее есть нормальная тропа.

Мы пошли в обход, прислушиваясь к натужному кряхтенью и аханью. Опять нам стали попадаться обломки самолета. Я видел застрявшие в ветвях фрагменты крыльев и лопастей. Марго показала рукой на дверь входного люка, которая наполовину вонзилась в рыхлый лесной грунт. Ей было интересно, словно она находилась в музее, где были выставлены какие-то необыкновенные экспонаты. Меня же не покидало чувство, что я сейчас наткнусь на разорванное тело, оторванную руку или ногу. Наверное, так оно и было бы, если бы мы поискали как следует. Что могло случиться с самолетом? Отказ двигателя? Или отказ навигационных приборов, из-за чего пилоты потеряли ориентацию и снизились до критической высоты? Не исключено, что произошло сваливание: ведь во время прыжков самолет снижает скорость до предельных значений… Я представил себе весь тот кошмар, который творился в отсеках самолета спустя всего несколько минут после моего прыжка. Захлебывающийся рев двигателей, неодолимые перегрузки, чудовищный треск ломающегося фюзеляжа, ураганный ветер взбивает как в миксере битое стекло, людей, рюкзаки и парашютные ранцы… Должно быть, пилоты и все те, кто был в первом отсеке, погибли. Шансы спастись были только у пассажиров моего, второго отсека. Сколько человек, помимо тренера, выжили? А сколько из них потом получили пулю в лоб?..

Я стал вспоминать лица спасателей, которые летели со мной во втором отсеке. Кардиолог с блеклыми водянистыми глазами и пушком на оттянутом книзу подбородке. Бритоголовый боксер Акулов с расплющенным носом и тяжелой челюстью. Кучерявый юноша с пунцовыми пятнами на щеках. Тренер по спортивному ориентированию, не по годам лысый. Ирэн, моя Ирэн… «Я тебя на дух не переношу! Я видеть тебя не могу!» Она выкрикнула эти слова с каким-то странным озорством и сразу же прыгнула в черную бездну. Одновременно с ней, из другой двери, прыгнул Морфичев. Двумя минутами позже – я и Крот. Потом Марго. С ней должен был прыгнуть водитель, но мы его так и не нашли. Может, он не успел? Может быть, самолет стал заваливаться на крыло и падать сразу же после того, как из него выпрыгнула Марго? Ведь место ее приземления совсем недалеко от места крушения самолета…

– Ты оглох?

Я настолько погрузился в свои мысли, что не сразу расслышал слова Марго. Остановился, обернулся. Девушка сидела на корточках и рассматривала какой-то темно-матовый плоский предмет, лежащий на траве. Я подошел.

– Не узнаешь? – спросила она и, подняв лицо, взглянула на меня.

Я не сразу понял, что это. Кусочек закопченного стекла, оплавленного по краям, держали на вздувшемся пластмассовом щите два закопченных уголка… Это было то самое зеркало из туалета, за которым Морфичев оставлял мне записки. Марго просунула пилочку для ногтей под осколок, провела, извлекая сажевый мусор. Потом еще раз… Стекло и металл издавали звук, от которого у меня заболели зубы.

– Прекрати! – сказал я.

Но Марго слишком увлеклась своим занятием. Наконец ей удалось подцепить и вытащить из-под осколка обгоревший клочок бумаги. Она взяла его, бережно разровняла. Уцелела только небольшая часть записки, и с трудом можно было разобрать лишь несколько слов и букв. Это была записка, которую я не успел прочитать.

– Дай-ка! – попросил я и протянул руку, но Марго с завидной реакцией сжала обгоревший клочок в кулаке, вскочила на ноги и отбежала от меня на несколько шагов.

– Спокойно, – ответила она, не скрывая восторга, словно нашла какой-то скандальный компромат на меня. – Это мой трофей!

Я не стал гоняться за Марго по всему лесу, тем более что записки Морфичева большой информационной ценностью не обладали. Первый раз он сообщил мне, что успешно пронес пистолет. А второй – что мы будем десантироваться на Южный Урал. О чем он мог написать в третьей записке? О том, что нас непременно сбросят в районе Восточной Сибири?

– «Кирилл! – стала читать вслух Марго, близко поднеся клочок к глазам. – Рядом с… о…у…» Ничего не разберу… Так, начнем сначала. «Рядом с… я остав… бомбу с часов… под сиденьем… и помощники… реагируют… собствен… взгляни на…»

– Ты чего там бормочешь? – поморщился я. – Какую еще бомбу?

Марго сама опешила от прочитанного.

– «Я остав… – еще раз, но медленнее, прочитала она, – бомбу с часов…»

Я подскочил к Марго и выхватил у нее клочок. На этот раз она отдала его мне без сопротивлений. Большая часть записки сгорела, остался только ее левый край. Я прочел слова, которые можно было отчетливо разобрать. Бред какой-то! Морфичев в самом деле что-то написал про «бомбу с часов…». Наверное, имелось в виду с часовым механизмом… Я почувствовал, как у меня между лопаток заструился пот. Неужели геолог пронес на борт самолета не только пистолет, но и бомбу? Он что, сумасшедший?

– Кирилл! – донесся до нас крик Крота. – Вы где?

– Я занят, Лобский! – крикнул я в ответ.

Я вышел туда, где было больше света, и сел на землю. «Кирилл! Рядом с…» Все остальные слова этой строки были сожжены. Новая строчка: «я остав…» И уже на третьей строчке: «бомбу с часов…» Из-за недостающих слов смысл фразы мог быть совершенно иным, чем казалось на первый взгляд. И все-таки в одном можно было не сомневаться: Морфичев пытался предупредить меня о какой-то бомбе с часовым механизмом.

– Так что же получается, – произнесла Марго, не сводя с меня пытливых глаз. – Этот твой приятель, Морфичев, грохнул самолет?

– Не хочется в это верить, – ответил я, скручивая клочок в трубочку и пряча его в карман. – Как он мог его грохнуть?

– Очень просто. Включил часовой механизм у бомбы и спрыгнул с парашютом. Может, ты с ним заодно?

Она хоть и задавала страшные вопросы, но страха в ее глазах не было. Она смотрела на меня с уважением и даже с завистью, словно признавала, что ей еще ни разу в жизни не приходилось откалывать такие крутые номера с самолетами.

– Ну что ты говоришь, Марго! – ответил я, но оправдываться не стал. Ничего более унизительного для меня бы не было. Но Марго и не требовала от меня оправданий. То ли она сразу поверила, что я ни в каком сговоре с Морфичевым не был, то ли, напротив, не захотела разубеждаться в моей причастности к катастрофе. Мне казалось, что ее вполне устроил бы любой из этих вариантов.

– Так вот что так громко хлопнуло надо мной, когда я с парашютом прыгнула! – догадалась она. – Это бомба взорвалась, а я думала, что парашют раскрылся! Как я вовремя успела! Ты представляешь? Если бы я прыгала не третьей, а четвертой, то мне были бы кранты. И бедный папик никогда бы не дождался дочурки своей.