Размеренное, неторопливое повествование в поэмах Гомера исключает всякую суетливость и перебои ритма. Оно обстоятельно, торжественно-многозначительно, вместе с тем чрезвычайно просто, бесстрастно и образно одновременно, поучительно без навязчивой дидактики, возвышенно без претенциозности. Слушая или читая Гомеровы стихи, мы словно и впрямь слышим ровный мерный голос, речитатив певца — аэда. Недаром древние так любили гекзаметр. Среди них были люди, знавшие наизусть обе поэмы Гомера.
Мы уже рассказывали о содержании «Илиады» и «Одиссеи». В этой книжке речь пойдет главным образом об «Илиаде», так как с Троянской войной она связана непосредственно, подробно рисуя ее дела и дни на протяжении короткого, но насыщенного событиями промежутка времени незадолго до падения Трои. Но не будем упускать из виду и «Одиссею».
Связанные хронологически (в мифологическом времени и времени создания) и сюжетно, «Илиада» и «Одиссея» во многом совершенно несходны. К «Одиссее» приложимо в некотором смысле понятие о жанре приключенческого романа в стихотворной форме. Эта поэма полна экзотики, географической фантастики, увлекает читателя все новыми странами, чудесами, панорамами событий, опасностями, картинами дворцового и народного быта и вызывает в читателе сочувствие к гонимому и многострадальному Одиссею. Картины, рисуемые Гомером в «Одиссее», разнообразны и ярки, они охватывают многолетние странствия и страдания героя поэмы. «Одиссея» была переведена на русский язык В. А. Жуковским по немецкому подстрочнику. Другой перевод, с древнегреческого оригинала, сделал В. В. Вересаев.
Другое дело — «Илиада». В ее сюжетном зерне также судьбы героев, и прежде всего главного (по-видимому, по первоначальному замыслу) героя — Ахиллеса, о чем Гомер предуведомляет своего слушателя, ныне читателя, в самом начале первой песни поэмы. По мере развертывания поэмы в нее все яснее, глубже входит жизнь и судьба противостоящего Ахиллесу троянского вождя Гектора, в отдельных местах и даже отдельных песнях «Илиады» занимающего чуть ли не главное место. С именами Ахиллеса и Гектора сплетаются имена и подвиги других главнейших героев. С троянской стороны они немногочисленны — это Эней, Парис, Главк, с ахейской — многие цари и герои Эллады и островной Эгеиды. Их подвигам, как нетрудно заметить, отдается некоторое предпочтение по сравнению с троянскими вождями. Это предпочтение едва уловимо, но оно имеется и местами, особенно при изображении массовых сцен, несколько ослабляет общий бесстрастный тон эпического повествования.
Если исключить из текста «Илиады» (в ее современном виде) немногие бытовые, лирические, интимные сцены, «краткие биографические очерки», деяния и ссоры богов и богинь, некоторые описательные места, то все остальное в поэме почти буквально напоено кровью. Это сцепы массовых сражений и поединков, полные ужасных подробностей, описаний мучений умирающих, о которых Гомер говорит с суровой и беспощадной прямотой, с почти «протокольной» точностью. Поражает конкретность и лаконизм изображения таких сцен:
Пафос войны, убийств, неистовства, жестокости, одержимость военной страстью пронизывают «Илиаду», придают ей грозное, «медное» звучание, снова и снова, устами и смертных и богов, напоминая о неотвратимости Рока и в то же время бурно, неистово восхваляя безумную храбрость, славу и честь военного подвига, торжество грубой силы, захват «кровавой корысти» — военных трофеев. Обнажение тела убитого врага, совлечение с него доспехов (по существу и форме открытое мародерство), да еще предание тела поруганию разумелись сами собой как если не военные добродетели, то бесспорные военные права. Самый великодушный и благородный герой Троянской войны Гектор, умоляя богов о ниспослании счастья своему сыну — младенцу Астианаксу, просит:
Мы уже говорили, что из всей Троянской войны Гомер взял и воспел ее короткий отрезок — всего 41 день на последнем году осады Троп. Почему все предыдущие девять лет осады не привлекали внимания великого аэда? Почему Гомер ограничился тем, что лишь оглянулся на последние дни Трои — Ил иона в рассказе Одиссея при гостеприимном дворе царя Алкиноя? Смерть Ахиллеса и затем Париса, подготовка и выполнение коварного замысла с деревянным конем, яркость, драматизм кровавых сцеп истребления троянцев, освещенных пламенем горящей Трои, слезы, мольбы побежденных, победные клики ахейцев — все это могло составить не менее грандиозный по объему и великолепный по поэтической силе материал для продолжения «Илиады» пли для другой поэмы. Да, могло, по не составило. И любые догадки, любые домыслы здесь бессильны. Но не подлежит сомнению, что у самого Гомера конец Троянской войны был бы показан с гораздо большей художественной силой, чем это мог сделать спустя двенадцать веков римлянин Виргилий.