- Чтобы пресечь ересь в корне, - ехидно обронил Тори.
- И это тоже. ИГФ пытается создать набор психосхем, которые вернут человеческий разум к первоначальному состоянию, соотносящемуся в общем мнении с понятием Бога. Скверная теология, но ничего лучшего не придумать. Они хотят сделать математическую модель бесконечности. Как бы там ни было, экспериментаторы составили инструкцию и провели опыт на... Как звали испытуемую?
- Неважно, - быстро ответил Тори.
- Фамилию не помню, а звали ее вроде бы Корал.
Дальше Элин уже слушала вполуха и незаметно разглядывала Тори. Он сидел, широко расставив ноги и уставившись в кружку с шанти. Лицо прорезали глубокие морщины, следы каких-то неизвестных Элин переживаний. "Я не верю в любовь с первого взгляда", - думала Элин. А впрочем, кто знает, во что она теперь верит. От этой мысли бросало в дрожь, и Элин отогнала ее.
- Так что же, эта Корал стала Богом?
- Терпение. Так или иначе испытуемую подключили, стерли прошлые программы, перепрограммировали и проинтервьюировали. Никакой полезной информации.
Тори поднял палец в знак несогласия:
- За один час мы узнали о строении и составе Вселенной больше, чем за всю историю развития науки.
- Это был бред сумасшедшего. - Лэндис постучала по колену Элин. После беседы мы отключили ее психосхему, и как вы думаете, что произошло?
- Я никогда не умела отвечать на риторические вопросы.
Элин не сводила глаз с Тори.
- Она не отключилась. Она там застряла.
- Застряла?
Тори сорвал травинку и уронил ее на землю:
- Произошло вот что: Корал вошла в состояние, которое можно назвать абсолютным сознанием. Она не только понимала все свои умственные функции, но управляла ими вплоть до безусловных рефлексов. Это также означало, что Корал сама создает собственные метапрограммы.
- Метапрограммирование - это всего лишь заумный термин для обозначения группы функций, при помощи которых мозг способен производить изменения в самом себе, - вставила Лэндис.
- Да. Мы не учли, что ей может понравиться быть Богом. Когда мы стали ее депрограммировать, Корал просто пренебрегла нашими указаниями и вернула себя в прежнее состояние.
- Бедная женщина, - сказала Элин, отчасти потому, что знала: от нее ждут сочувствия.
И все же как замечательно чувствовать себя Богом! Что-то в душе Элин затрепетало от этой мысли. Она была почти готова признать, что игра стоит свеч.
- Итак, здесь есть женщина, которая воображает себя Богом, - сказала Лэндис. - Хорошо еще, что нам удалось замять дело. Если бы до некоторых религиозных невежд на Земле дошли хотя бы слухи...
- Послушайте, - перебил ее Тори. - Я пришел сюда не для того, чтобы говорить о работе. Я хотел пригласить бывшую пациентку на большую познавательную прогулку.
Элин посмотрела на него непонимающим взглядом:
- Большая прогулка?
Он обвел рукой весь Магритт, от зеленых опорных колонн до серых скал. Обвел жестом собственника. Лэндис недоверчиво посмотрела на него.
- Вам нужна дуэнья, - проговорила она. - Пожалуй, пройдусь-ка я с вами, чтобы чего не случилось.
Элин нежно ей улыбнулась:
- Иди ты в жопу!
Тори жил в решетчатом геодезике, доверху увитом плющом. Молодой человек прошел вперед и нагнулся к пульту.
- Что-нибудь классическое?
- Да, пожалуйста.
Он стал осторожно снимать с Элин комбинезон, и тут заработал голографический проигрыватель, окружив их сочным багрянцем и яркой лазурью, сливающимися в воздухе с цветным стеклом витражей. Элин слегка отстранилась от Тори и захлопала в ладоши.
- Это Шартр, - воскликнула она в восхищении. - Собор в Шартре!
- Гм-м...
Тори тянул ее вниз на травяной пол.
Круглое северное окно становилось все больше и больше, пока не заполнило домик, и тогда начало медленно поворачиваться над землей. На нем были ангелы и голубки, короли и пророки, и вокруг центральной розетки сияли золотые лилии. Впечатляющее и непостижимое, пронизанное сумрачным светом, оно наплывом перешло в стрельчатое окно Святой Анны.
Так одно за другим, по очереди, прошли перед ними все сто семьдесят шесть окон Шартрского собора, сначала неспешно и торжественно, потом все быстрее. Голограмма панорамировала северный трансепт, потом хоры, апсиду и затем верхнюю галерею. После этого камера быстро выхватила страдающего Христа и помещенных в темные углубления западной розетки зверей Апокалипсиса. Их окружали орудия страстей Господних.
Элин раскрыла рот от восторга.
Камера скользила по нефу вниз, показывая окно за окном, один витраж был ярче и величественней другого, потом она задержалась на вандомском приделе и двинулась дальше. Пока наконец не дошла до старейшего окна большого витража Богоматери, ослепляющего буйным, первозданным великолепием. По плющу пробежал ветерок, два листка упали сквозь голограмму на Элин и Тори и слетели на землю.
Богородица еще миг стояла перед глазами и потом исчезла, свет погас, краски пропали, их смыл бесшумно хлынувший дождь.
Элин зарылась в траву, опустошенная и ленивая, ей не хотелось двигаться. Лежащий рядом Тори, посмеиваясь, шаловливо щекотал ей ребра.
- Ты любишь меня? А? Скажи, что ты меня любишь.
- Перестань!
Элин схватила его за руки и укусила куда-то в бок, не укусила - просто слегка ущипнула зубами, чтобы пригрозить, а не сделать больно. Язык коснулся его левого соска.
- Эй, послушай, я легла с тобой через полчаса после того, как мы познакомились. Чего ты еще хочешь?
- Чего я хочу? - Он высвободил руки, повернулся и навис над Элин, прижав ее кисти к траве у нее над головой. - Я хочу, чтобы ты знала, - он вдруг заговорил совершенно серьезно, немигающие глаза ярко блестели, - что я люблю тебя. Люблю без всяких "но", без всяких оговорок. Люблю тебя так, что даже не выразить словами.
- Тори, - сказала Элин. - Для таких чувств требуется время.
Ветер утих. Ни одна травинка не шевелилась.
- Нет, не требуется. - Элин стало неловко смотреть ему в глаза, но она не решалась отвернуться. - Я это чувствую. Я это знаю. Я люблю каждую твою черточку, каждое движение, каждый кусочек твоего тела. Я люблю тебя наперекор времени, назло всем преградам, вопреки возможному. Нам суждено любить друг друга, это уготовано судьбой, и ничто-ничто не может нас разлучить.