Профессору-торговцу приносили почти новую одежду, но уже надоевшую хозяевам, тащили посуду и всевозможную домашнюю утварь. Взамен они получали невиданные в этих краях и в эти времена разноцветные и блестящие надувные шары, музыкальные заколки для волос, стеклянные зеркала, светящиеся в темноте бусы и клипсы; перстни, на жидкокристаллических экранах которых расцветали никогда не повторяющиеся узоры; и много других вульгарных изделий фирмы "Холен & Крафт". Короче - дешевка, кич (цена от 20 никлов до полутора глобо за штуку, гарантия один год). В итоге, все были довольны. Каждый отдавал свое привычное и уже приевшееся, получая взамен бесценные сокровища чужой культуры, и каждый полагал, что совершил довольно выгодную сделку.
Всякую полученную вещь торговец аккуратно клал в солому за своей спиной. Наконец, выбрав минуту затишья, когда наплыв покупателей временно иссяк, торговец скрылся под тентом, занавесив вход. И уже никто не мог увидеть, как он, взяв в руку медальон, висевший у него на шее, тихо сказал на американ-инглиш: "Телега вызывает хижину".
Илар схватил рацию и откликнулся: "Хижина слышит телегу! Как дела, док?"
"Прекрасно, юноша, принимайте груз", - ответил профессор и отключил связь.
Платформа телепортатора завибрировала и на ней появилась первая партия троянской утвари. Илар складывал все на землю тут же, чтобы позднее отнести вещи в специально оборудованный грузовой отсек хроноджета. "Ну профессор дает, - подумал он, отдуваясь и бегая от платформы к месту временного складирования, - товару, хоть супермаркет открывай!"
Наконец запарка минула, поступление вещей прекратилось, и профессор сообщил, что закрывает свою лавочку до утра, а после обеда собирается приступить к изучению быта троянцев. И если удастся пристроить телегу в надежном месте, то, скорее всего, заночует в городе, поручив охрану телеги Франку. В его надежности как сторожа-охранника профессор не сомневается.
Илар обозрел кучу троянского добра и присвистнул. Пожалуй, добытые профессором богатства, по ценности не уступят кладу самого Шлимана! Техник-пилот, благоговея, стал перебирать раритеты, по возможности стараясь их хоть как-то классифицировать, чтобы потом легче было все это поместить в хранилище. А помещать было что: среди необозримого множества сосудов, чаш и кувшинов тут обнаружились даже остатки большого деревянного ларя, украшенного мозаичным узором из перламутра и лазурита. Очевидно, ларь принадлежал женщине. Профессор брал все, что давали, Тут же лежали орудия труда, посуда, горшки, большие каменные сосуды, вазы из самых различных материалов: меди, камня, серебра, эмали, лазурита, алебастра, мрамора и золота. Невероятно! Феноменально! Отпад!
Попадались интересные штучки, например, длинная золотая трубка, украшенная лазуритом, видимо, предназначенная для того, чтобы через нее сосать молоко или лимонад из сосуда. Здесь же обнаружился и сам сосуд с длинной шейкой и широким венчиком. В дополнение к серебряному сосуду обнаружился целый набор серебряных же кубков и один золотой, гравированный, с желобками. Теперь Илар понял: гравированный золотой кубок и серебряный сосуд, а также высокие серебряные кубки составляли одно целое с золотым бокалом, гладким золотым сосудом и рифленой чашей.
В отдельную кучу Илар сгреб прочую мелочь, состоящую из амулетов, гребней и бус: золотых, сердоликовых, агатовых, халцедоновых и прочих, прочих... Иесусе-Мария! Богатые снобы из Нью-Йорка, Лондона, Берлина, Парижа и Москвы не пожалели бы средств и заплатили бы баснословные суммы за сокровища, лежащие сейчас в пыли. А иные продали бы душу за удовлетворение своих антикварных страстей, за которыми нередко скрывался современный фетишизм.
Увлечение предметами древности приняло характер мании, когда начались первые путешествия во времени. Точно так же, как некогда раскупались за бешеные деньги камни с Луны и Марса, новёхонькие изделия древних веков шли нарасхват. Вокруг корпусов исторического подразделения ЦИТИ - Центрального Института Темпоральных Исследований - толпами шлялись маньяки-коллекционеры. Время от времени их приходилось отгонять собаками, чтобы они не приставали к сотрудникам. Сколько раз подобные психи подъезжали с разными сомнительными предложениями и к Илару. Но, как говорит профессор: "Coveat emptor" [пусть остерегается покупатель (лат.)].
Все добытое полевой экспедицией будет классифицировано, изучено и, в конечном итоге, рано или поздно будет выставлено в прохладных залах музеев для всеобщего обозрения, восхищения, преклонения и эстетического воспитания граждан Земли.
Противу всех ожиданий, вечером, часу в восьмом пополудни, на платформе телепортатора внезапно появился профессор собственной персоной, как "Deus ex machina" [бог из машины (лат.)].
- Cuten abend! [Добрый вечер (нем.] - взмахнул он рукой и спрыгнул на землю. Фердинанд Хейц был в приподнятом настроении. Его накладные усы топорщились, как настоящие. Илар обрадовался досрочному появлению босса, потому что уже начал было волноваться за его судьбу. Ночью, в чужом городе, находящемся на военном положении, можно запросто влипнуть в какую-нибудь историю.
- Надеюсь, с телегой все в порядке? - спросил техник-пилот.
- О, да! - кивнул профессор, - я пристроил наше имущество - лучше не бывает!
Илар с сомнением покрутил головой, сервируя походный столик для ужина.
- Ладно, под мою ответственность, - Хейц сделал успокаивающий жест рукой. - Знаешь, чертовски жаль понапрасну терять время, не терпелось скорее приступить к систематизации артефактов. А за телегой присмотрит Франк. Он хотя и дебил, но дело свое знает туго. К тому же, - и в этом все дело, иначе бы ни-ни - наш ишачок имеет пристанище ни где попало, а под крышей дворца одной весьма знатной особы... кхе-кхе... - хитро засмеялся Хейц и лихо, по-гусарски закрутил усы.
Техник-пилот удивленно присвистнул и от большего уважения даже как бы стал ниже ростом.
- Ну, док, вы мастак, зря времени не теряете! Везет же людям! А то сидишь тут, как пес на цепи, мошкара тебя жрет, и никакой романтики... А что за дамочка? Крутая? Расскажите, прямо-таки дымлюсь от любопытства.
- После ужина, main Freund, после ужина, - ответил профессор и уселся за стол.
Илар помчался в бытовой отсек хроноджета, выцарапал из холодильной камеры коробку с омарами в желе, приплюсовал к ней несколько банок пива и понес все это к столу на открытом воздухе. После дневной жары хотелось все только холодное.
Пока помощник сражался с омарами, отдирая их от упаковки и друг от друга, профессор вытащил блокнот, нацепил на нос старинное пенсне на серебреной цепочке и стал бегло просматривать свои путевые заметки, мурлыча под нос арию из оперы Аида: "К берегам священным Нила трам-па-пам, папам-папам..."
Илар в тайне добродушно посмеивался над старомодными чудачествами босса. Действительно, старичок был чересчур архаичен (или старался казаться таковым) в своих пристрастиях к доисторическим операм, к шейным платкам, которые он гордо именовал галстуками, смешным брючкам в складочку, пенсне... А в своем отказничестве он зашел слишком далеко. Зачем отказываться от очевидных вещей? Право же, совершенно ни к чему надевать на нос эти дурацкие стекляшки, когда можно заменить уставший хрусталик глаза на новый; зачем пользоваться самопиской и бумагой, когда есть диктокомп.
По мнению пилота, не склонного к эпатажу, во всем этом была какая-то искусственность, нарочитость, рисовка, если не сказать грубо, - выпендреж. Хотя, если вдуматься, подобного рода чудачества служат материалом для создания своеобразного имиджа, рассчитанного на визуальное восприятие неординарной личности, подсознательно стремящейся выделиться из среднестатистического окружения. Есть примеры совершенно нелепых чудачеств, приписываемых некоторым известным историческим личностям. Так что, может быть, профессор Хейц на их фоне был не так уж и странен. Как бы там ни было, но Илар все-таки привязался к старику, приноровился к его чудачествам, и чем-то теплым, отцовским веяло порой от самолюбивого ученого.