Козельцев нажал «отбой», несколько секунд слепо смотрел в телефон. Все. Конец. Если только…
— Вот что… — Владимир Андреевич посмотрел на охранника. — Поезжай-ка ты на вокзал, достань из ячейки бумажки, которые мы утром положили, и немедленно привези их мне.
— Ладно, шеф, сделаю. — Охранник уперся громадными ручищами в подлокотники кресла, поднялся. — А может, и бабки захватить?
Козельцев подумал секунду, покачал головой:
— Нет, бабки не надо. Если Мало-старший станет интересоваться, с документами я как-нибудь вывернусь, а вот насчет денег отговориться не удастся. Так что деньги не трогай.
— Хорошо, шеф. Как скажете.
Ничего, со смертью Димы жизнь не закончилась, подумал Козельцев. Глядишь, все еще наладится. Не сразу, конечно. Возможно, ему придется на некоторое время исчезнуть, но… Со временем все уляжется. Главное, чтобы его оставили в покое.
В принципе, это не так уж сложно устроить. Нужно только изловчиться столкнуть всех лбами так, чтобы забыли о нем, Владимире Андреевиче.
— Так я поехал? — уточнил охранник.
— Давай. — Козельцев налил себе еще водки, плюхнулся в кресло.
Ему нужно было подумать. Хорошо подумать.
Художник не без восхищения разглядывал стоящих на холстах голландцев.
— Надо же, — прошептал он не без трепета. — Никогда не надеялся даже увидеть такую красоту. Разумеется, я не имею в виду музейные работы. Это совсем другое дело… Поймите правильно, Алексей Алексеевич…
Григорьев улыбнулся.
— Понимаю. Мне и самому они нравятся. Но хочешь не хочешь, а придется возвращать владельцу.
— Счастливец, — восторженно произнес копиист, пожирая голландцев взглядом.
— Да как сказать, — криво усмехнулся Григорьев. — Смотря с кем сравнивать…
— О, господи, какой же я болван! — вдруг смущенно воскликнул художник. — Какой рассеянный, непроходимый тупица! Даже не предложил вам стул. Вы, должно быть, устали? Хотите присесть?
— Спасибо. Я бы с большим удовольствием выпил чашечку кофе. Если вас это не затруднит.
— Что вы! Ничуть. Одну минуту.
Художник последний раз окинул взглядом полотна и удалился в сторону «кухни».
Квартира его представляла собой довольно внушительную двухэтажную студию. У дальней стены разместилась «жилая зона», вмещающая в себя сразу все, кроме разве что туалета и ванной. Впрочем, ванной тут не было вовсе. Зато был душ. Самодельный. Похожий на те, что можно встретить в дрянных провинциальных «ночлежках», — с железным ржавеющим «соском». Но художника подобный образ жизни вполне устраивал.
Раньше, правда, была вполне приличная «трешка» на «Аэропорте», но после бурного и скоротечного развода все движимое и недвижимое имущество — кроме этой вот студии да кое-какой скрипучей мебели — отошло хваткой, как крокодил, жене художника. Впрочем, тот особо и не возражал. Выглядел вполне довольным.
Сейчас Алексей Алексеевич мог, не поворачивая головы, видеть, как художник возится с подносом, чашками и электрическим чайником. Наконец хозяин вернулся с кофе. Григорьев взял чашку, поблагодарил, отпил глоток.
Кофе был хоть и гранулированный, но неплохой. По меркам «среднего класса», разумеется. Главное, очень горячий.
— Если не возражаете, — отставляя чашку и доставая из кармана сигареты, произнес Алексей Алексеевич, — я хотел бы взглянуть на ваши работы.
— Да, разумеется. — Теперь художник выглядел слегка смущенным. — Прошу, — указал он в дальний от двери угол студии. Там на внушительных подрамниках стояли накрытые простынями картины. — Работа, как вы понимаете, еще не закончена… Нужно состарить полотна, прописать края, ну и еще масса мелких штрихов, которые я не мог воссоздать без оригиналов.
— Да не волнуйтесь вы так, ради бога, — ободряюще улыбнулся Алексей Алексеевич. — Я уверен, ваша работа заслуживает самых высших похвал.
— Надеюсь, вы не будете разочарованы…
Художник прошел по кругу, сдергивая с подрамников простыни. Затем щелкнул выключателем. Висящая в углу лампа, больше напоминающая маленький прожектор, вспыхнула, заливая работы ярким светом.