— Вы не имеете никакого права! — заверещал тот. — Народ имеет право знать прав...
Удар царской обувью промеж поджатых ног заставил военфилософа взять пару высших октав, достойных лучших певцов Древней Греции.
— Ты опять выходишь на связь, мудила? — вежливо спросил у него Агамемнон. — Хули ты тут забыл, говно обосранное?
— Я узнал, что у вас возникла проблема со штурмом Трои! — воскликнул пленник. — И я готов предложить свои услуги! Я же не просто амфоры рисую, я военфилософ!
— Ктобля? — переспросил Менелай.
— Военфилософ! — повторил рисовальщик ваз громко и отчётливо.
— Это ещё что за хуй? — по-спартански поинтересовался царь самого воинственного города Ойкумены.
— Вы что, не знаете, кто я такой?! — тут же впал в истерику военфилософ тряся поворачиваясь то к одному царю, то к другому и размахивая при этом бородой словно флагом.
— Да вы знаете, сколько народу подписано на мои амфоры?!
— Меньше, чем останется от тебя кусков, если ты не перейдёшь к делу, — веско пообещал ему Агамемнон рычащим голосом.
— Эй-эй, вы без меня тут будете ещё хер знает сколько лет сидеть! — тут же завопила заготовка для жестокого расчленения, примирительно поднимая руки. — Но я готов вам помочь!
— И как же ты можешь помочь нам без аХГмии? — ехидно осведомился Одиссей. — Без солдат осада не очень, а штуХГм — очень не.
— Так вы совершенно неправильно вели осаду! — тут же выдал философ. — За такое всё ваше командование надо в отставку отправить! Нет! Посадить! Нет!!! Зажарить! Да, зажарить!
В шатре воцарилась тишина, прерываемая только тихим поскрипыванием стилуса военфилософа, торопливо записывающего пришедшее в голову выражение на амфору.
— Дайте мне этого шлемазла на пять минут, — тихо попросил Одиссей. — Я его...
— Подожди, Одя. То есть ты, мелкий бородатый хуй, представляешь, как нам взять город, который мы заебались десять лет осаждать? — криво ухмыльнулся Менелай, медленно надвигаясь на незнакомца.
— Представляю? — возмутился тот. — Представляю?! Да я ЗНАЮ! Знаю! Потому что я — эксперт!
Под напором военфилософа отступил даже спартанский царь. Сделав шаг назад, Менелай опустился на свой табурет.
— И как? — буркнул он. Улучив момент, эксперт выбежал в середину палатки и залез на стол, привлекая внимание аудитории.
— Вам нужна боевая машина! — воскликнул он.
— У нас ими четверть лагеря заставлена, — заметил Менелай со своей табуретки.
— Это не боевые машины, а хуета! — тут же авторитетно заявил военфилософ. — Я говорю о настоящей боевой машине! Машине с пехотой внутри! Самоходной! Вам не будут нужны лошади или обслуга для перемещения, она будет шагать сама!
Разинув рты, цари слушали вошедшего в раж лектора, расписывающего достоинства машины и демонстрирующего амфору со схемой четырёхногого чудовища огромной высоты со встроенными в голову самострелами.
— Её возможности умопомрачительны! — вещал военфилософ, бегая по столу и топча карту. — Представьте, как ваши солдаты садятся внутрь и расстреливают врагов изнутри, находясь под защитой прочной брони! А сами вы командуете, сидя в голове и рассматривая поле боя в перископ!
— Во что? — не понял Агамемнон.
— Не важно, — отмахнулся лектор.
— Важно то, что у этой машины будет собственное имя! Военфилософ выдержал паузу, пока цари не стали невольно наклоняться вперёд, чтобы не пропустить самое важное. — Она будет называться «Агамемнон — Триумфатор Античной Трои»! — провозгласил он наконец.
Публика ахнула, а лектор замер, наслаждаясь моментом.
— Но надо поторопиться, — сказал он. — Пока враги не построили такую же машину! Нужны средства! И срочно! Очень срочно!
Всполошившись, цари разбежались по шатрам, спешно выволакивая сундуки с казной. Уже через пару дней закипела работа. К берегам Трои свозились редкие материалы, собранные по всей Древней Греции и даже дальше. Закрытая от посторонних глаз огромными шторами, машина строилась под чутким руководством военфилософа.
— Мы закончили ноги, — заявил он Менелаю, пожелавшему увидеть работу. — И ещё мы добавили на них пилы, чтобы она пилила!
— Что пилила? — завис царь.
— Всё пилила! — воскликнул руководитель проекта и вытолкал потерявшегося спартанца со стройки.
Когда в царских сундуках стало виднеться дно, а стройка продолжалась, командование заподозрило неладное и заявилось в полном составе. Пойманный помощник военфилософа при виде Агамемнона, Менелая и особенно Одиссея стал лицом белее туники.